Если есть воля, то найдется и выход
Этот очерк был подготовлен задолго до сегодняшнего дня. Поэтому следует сделать поправку на все, что там произошло и происходит. Но взгляд на Иран изнутри лишним не будет…
Вынесенная в заголовок присказка имеет близкий смысл во многих языках. Сегодня явно актуален интерес к Ирану, почти полвека живущему под санкциями. Исхожу из того, что лучше один раз увидеть и услышать, чем просто услышать. Но скажу сразу: цельную картину жизни этой страны составить непросто. Хотя бы потому, что сосуществуют как минимум три оценочных ракурса. Первый — скорее оптимистический. Он характерен для должностных лиц Ирана. Второй — не без признаков вынужденного стоицизма — у рядовых граждан. Третьего ракурса придерживаются на коллективном Западе, в том числе, достаточно многочисленные иранские эмигранты. Тут все просто: доживающий последние дни режим и нищее население, замордованное тиранией. Примечательная деталь: эмигрантский — под шахским со львом флагом — пикет в Париже проиллюстрирован фотографией не иранского, а афганского бытия (причем десятилетней давности и на фоне засухи). Разоблачение примитивного подлога заезжим «шурави» вызвало в его адрес брань на всю площадь Шайо: низззя!
Ситуацию же в самом Иране поясним статистикой по жизненно важному для него нефтеэкспорту. Госстат дает одну цифру. Международные источники в три раза меньшую. А «доверительные» в шесть раз большую, чем государственные. И так на каждом шагу.
Начну с общего плана. 13-миллионный Большой Тегеран — европеизированный мегаполис с чертами, узнаваемыми по более известному нам Стамбулу. Знающие люди уточняют: Стамбулу 15—20 лет назад. Наиболее заметны две взаимообусловленные особенности: «непропорциональное» молодежное большинство и обилие мотоциклов-мопедов-велосипедов. А заодно — бензоколонок.
Особой закрытости (с нюансами) тегеранцы не демонстрируют, с улыбкой вступают в беседы с персоязычным иностранцем. Разговор рано или поздно «выруливает» и на санкционную тему. И тут первая особенность: значительная часть собеседников не очень представляет досанкционную жизнь. Поэтому сравнивать им нечего. Да и те, кому за 65, пришахское прошлое почти не вспоминают. Значительно острее и «больнее» ассоциации с иракской войной 1980—88 гг.: многие потеряли близких. Наигранных оценок исламской революции 1979 года тоже скорее сторонятся, но американцев, как и англичан, явно недолюбливают. Хотя английский язык не забыт. Куда теплее относятся к немцам, в разные годы много чего здесь построившим, прежде всего, дороги. (Сиюминутная деталь: на полке одного из собеседников стоит неприметная книжка под названием «Джянгэ Мо», что переводится как «Моя борьба»… На суперобложке автор не указан.) К русским отношение слегка ироничное, но не враждебное. Удивительно, но в уличной обстановке нас иногда принимают за немцев, считают, что мы на них похожи. Других европейцев в Иране по существу нет.
Со смехом вспоминают «вклад русских казаков в бытовую культуру персов» — пододеяльники с ромбовидным вырезом посередине. Считалось, что он специально предназначен для «предметного общения» с «припрятанными», таким образом, дамами. Откуда, куда пришло слово «самовар» — по-персидски «котел» — спорить не будем. А в качестве бесспорно встречного вклада иранцы приводят популярную у казаков сумку для одежды, в Персии — «чама дан».
А вот Грибоедова скорее осуждают. Несколько неожиданно для нас — за непочтительное отношение даже не к шаху-визирю, а персидской традиции. Но никто мне так и не ответил, зачем потребовался разгром нашего же посольства в 1980 году. К счастью, никто из дипломатов тогда не пострадал. А обоснование — протест против ввода наших войск в Афганистан — выглядит странным, ибо тогдашняя Москва как раз в то время искала взаимопонимания с послереволюционным Ираном.
Общаясь с иранцами, нередко слышишь патриотические нотки. В том числе в неожиданном контексте. Так, к путешественникам относятся вполне терпимо, но сам туризм воспринимают как разновидность безделья. А иранцам есть чем заняться и дома. Что касается турпотока в Иран, то ему препятствует, прежде всего, сухой закон. Он мешает приобщению иностранцев к достопримечательностям действительно мирового значения. Сухой закон — не только свирепый, но и нелепый: чего стоит задержание в тегеранском аэропорту видного отечественного академика! Он собирался во время нечасто проводимого в Иране международного форума вручить бутылку коньяка своему европейскому коллеге-юбиляру. (Доскажу: посольство «спасло» несчастного, спешно посадив его на борт, возвращающийся в Москву.) Кстати, и курение весьма ограничено. Оно дозволено разве что перед входом в армянские кафешки. Их стало больше после войны в Абхазии в начале 90-х.
Самые нескрываемые самими иранцами проблемы связаны с непредсказуемой инфляцией. Она измеряется десятками процентов в год. И опять-таки «двойная» (?) валюта — риалы и туманы — удивляет числом нулей на купюре. Курсы обмена не менее «экзотические»: официальный — отличается от того, что предлагает обменник. С обменником «конкурирует» уличный меняла. Мой знакомый предложил «четвертый вариант», весьма далекий от первых трех.
Из обыденных разговоров следует, что значительная часть тегеранцев живет в среднем на 350—400 долларов на человека в месяц, за пределами столицы — беднее. Поддерживать сколько-нибудь приличный уровень жизни помогают, во-первых, сложная система госдотаций, прежде всего, молодым семьям, во-вторых, не менее запутанный порядок получения кредитов-рассрочек, в-третьих, полуофициальные посредники с ближним для Ирана зарубежьем (Турция, Индия, Эмираты). Этих посредников, оказывающих широкий круг частно-корпоративных и даже межотраслевых услуг, называют байерами (покупателями), но на самом деле их роль многограннее. В-четвертых, выручают не менее запутанные внутриисламские (чаще — межшиитские) взаиморасчеты, так называемая хавала. Как таковой безработицы нет. Работа находится и для женщин. Кстати, более раскрепощенных, чем кажется издалека. Хотя ношение хиджаба (характерного платка) вне дома — обязательно. Правда, «гендерно разнесенные входы» в присутственные места и даже метро, все же действуют на нервы. Особенно когда боишься потерять в одноцветной толпе «персонеговорящую» жену.
Кстати, пару раз прямо на улице к нам с женой подходили трепетные тегеранки с предложением переписываться по интернету. Но при этом невинное обращение к «ксировцу» («ВВшнику») в вагоне метро встретило с его стороны скорее оторопь.
А так… Вот, например, обмен репликами с попутчицей-«шахризадой». Для начала она открыла мобильник и показала фотографии своего мужа и малышей. При этом призналась, что уже в четвертый раз за месяц едет на «красноморский» курорт — с ним она связана профессионально. На мое шутливое: «Наверное, Вас там ждут не только хлопоты, но и приятные встречи?» «шахризада» сузила богато украшенные косметикой глаза и заговорщицки переспросила: «Мы что, не люди? И разве я не женщина?»… Может, мы с ней подумали о разном?
* * *
Первое неожиданное впечатление — бедность стола: мясо, да и курятина точно не каждый день. Обычное «разовое» меню: рис с приправой из вареной фасоли или свеклы, вареная кукуруза. В религиозные праздники безвозмездно эти же продукты раздают на улицах. Правда, выбор угощений на приеме в иранском посольстве в Москве ненамного богаче. Так что материальные различия в глаза особо не бросаются. Да и домашний антураж сопоставим с нашим: набор привычной техники, включая недешевую кофеварку — все в основном китайское. Квартиры снимают чаще, чем приобретают.
Продуктовые магазины несколько скромнее по выбору товаров, но в основном похожи на отечественные супермаркеты. Бросаются в глаза (и в нос) длинные парфюмерные ряды — не захочешь, но найдешь по запаху. Но магазины (тем более моллы) не переполнены. В отличие от рынков, торгующих до позднего вечера. Вы не представляете, какое там изобилие фиников! Кстати, финик по-персидски — хурма.
Отойдем от бытовой стороны. Несмотря на отключение банковской системы SWIFT, прочая «компьютерная» жизнь выглядит полноценной. Вместо Фэйсбука — «Клуб», вместо ЮТьюба — «Аппарат». Его шутливо называют Араратом из-за по меньшей мере первоначального армянского участия в его разработке. Платежные системы Visa и MasterCard отключены. Зато известна аббревиатура VPN. Ограничений в частном доступе к мировой кинематографии не заметил.
Многие собеседники, включая «высоко-должностных», главной проблемой страны называют ограничения на экспорт все той же нефти: ее здесь считают самой качественной, не в пример другим нефтедобывающим странам. С благодарностью, но следя за словами, упоминают Китай — главного избавителя Ирана от санкционных и иных «временных» проблем. Других иранских партнеров не называют, даже когда их подсказываешь. Судя по всему, из Китая или через него Иран получает современную технику и технологии, в частности, авиационные, но главное — моральную поддержку и политическое понимание. «Ядерные» и прочие «щекотливые» темы обходят: осмотрительность свойственна многим. Точно не зря.
Куда чаще, чем у нас, вспоминают майнинг. По-видимому, он стал формой самозанятости очень многих, скажу больше — элементом социально-финансовой устойчивости страны. Тем более что компьютерная грамотность городской молодежи, подчеркну еще раз, несомненна. Забегая вперед, соглашусь с утверждением о стопроцентной грамотности взрослого населения из числа 87 миллионов иранцев. По крайней мере, на словах, добротной выглядит система среднего специального и высшего образования, повторю, распространяющегося и на девушек (кое-что, впрочем, не столь однозначно).
Существо бесед с «официальными» иранцами во многом сводится к ряду схожих констатаций и приглашений с ними согласиться. Вот вкратце, о чем идет речь. Во-первых, исламская революция 1979 года скорее открыла перед Ираном новые возможности, чем затормозила его развитие. Далее разговор касается того, что в стране утвердился порядок, более справедливый в социальном смысле, чем до революции. Этот порядок возвысил сплотившийся иранский народ, последовательно реализующий свой потенциал одной из древнейших, при этом выживших цивилизаций в мире… Что касается санкций, то они, конечно, мешают. Но рано или поздно Иран перестанет их замечать, ибо они лишь временный вызов, один из тех, с которыми сталкиваются многие страны. Китай, например…
Во-вторых, наиболее очевидным достижением иранского общества считается морально-нравственная чистоплотность большинства. «Классического» воровства в стране действительно нет. Более того, выронишь бумажник, тебе его вечером принесут прямо в номер: откуда, интересно, знают, где ты живешь? Ибо присвоить чужой кошелек мало кто решится из-за угрозы наказания (под условным сроком ходят очень многие). А вот про коррупцию не говорят. Наверное, из-за стеснительности…
В-третьих, исламская демократия обеспечивает личную и электоральную свободу. Во всяком случае, любой гражданин вправе беспрепятственно критиковать власть, вплоть до президента (по факту скорее главу правительства). В парламенте страны «забронированы», как минимум, два места для армян и одно для иудея. А вот рохбара — духовного лидера аятоллу Хаменеи, (иногда добавляют, «кстати, азербайджанца»), тем более его знаменитого предшественника, великого аятоллу Хомейни, всуе поминать не принято…
В-четвертых, и с раскрытием деталей: Иран — самая образованная, возможно, самая сытая (так!) и здоровая страна по меньшей мере исламского мира. Продолжительность жизни — 77 лет. Социальных программ только общегосударственного значения — более 200, своего рода мировой рекорд. Качество диспансеризаций таково, что плазма (донорская кровь) иранцев котируется на мировом рынке выше любой другой.
Другое дело, что в велоятах-«глубинке» (далее — по диктофону) «порой слишком увлечены местными соревнованиями и часто зависят от местных же «базаров». Поэтому освященные Всевышним принципы справедливости искажаются неспособностью местных властей даровать своим землякам то, что им причитается по праву Рождения и Вере». И еще конкретнее: «Ничто так не располагает к доверию… как качество дорог. Это, возможно, не первая, но важнейшая составляющая бытия граждан, а цель Ирана — две машины на человека при цене бензина ниже, чем за проезд в метро». Поэтому «поощрить гражданина на поддержку власти может дорожное строительство, а также качество горючего»… Да, персидский язык воистину многообразный…
Неожиданный нюанс: самые эрудированные собеседники интересуются, почему Россия (формально еще Советский Союз) отказалась принять шиизм в качестве национальной идеологии после отказа от строительства коммунизма? Ведь Иран предлагал! В обыденном же смысле (продолжает все тот же условный собеседник) Иран обеспечивает себя всем и полностью, импортируются только вагоны метро… Внешне это не вполне подтверждается, но все тот же «собеседник» традиционно подводит черту фразой, вынесенной в заголовок: Если есть воля, то найдется и выход. Иншалла! И еще: «Аллах осуждает уныние, приравнивая к нему хуление Всевышнего. Успел — расскажи, как стал первым. Проиграл — будь иранцем — промолчи»…
* * *И напоследок — эксклюзив, характеризующий забытый западный ракурс. Воспроизвожу эпизод своей службы в штабе международных миротворцев в Боснии в конце 90-х годов. Дело в том, что ежевечерний «разбор полетов» в штабе американской дивизии традиционно завершает слово капеллана. Молитвы, как правило, содержат пожелания успехов американским и прочим миротворцам — безопасной дороги водителям и безоблачного неба пилотам. Но однажды, как выяснилось, в 20-ю годовщину провала американской операции по спасению своих дипломатов-заложников, обычно невозмутимый капеллан разразился «предматерно»-обличительной проповедью в адрес иранских аятолл. Первой реакцией присутствовавших неамериканцев было удивление: неужели клятые иранцы так мешают урегулированию на Балканах? Или желание еще раз пригвоздить исторического супостата взяло верх над географией? Собравшихся тотчас же убедили: ненависть к Тегерану по меньшей мере в военной среде США — это нечто большее, чем память об уязвленном самолюбии. Это почти боевой клич навахо: ату их, негодяев, присно и во веки веков.
Американцы, склонные к безэмоциональности, привели более рациональные доводы: шах считался образцом проамериканского восточного правителя. Его потеря для США — это прежде всего утрата символа геополитического успеха Америки, а заодно и надежды на подражание шаху со стороны прочих восточных владык.
Впрочем, это уже о другом…