«Донбасс – сердце России»
О том, что происходит на новоприсоединённых территориях нашей страны, мы слышим и читаем регулярно. Однако никто не расскажет об этом лучше, чем местный житель. Фотокорреспондент Денис Григорюк из Донецка уже более десяти лет наблюдает и фиксирует военные преступления ВСУ. А не так давно в Новосибирске состоялось открытие выставки «Место съемки – Донбасс» в поддержку выхода его фотоальбома. О профессии военного корреспондента, будущем Донецка и встречах с героями снимков читайте в интервью «ЧС-ИНФО».
Денис Григорюк родился в Донецке, здесь же закончил школу, а в 2009 году поступил в Горловский институт иностранных языков. Но связывать свою дальнейшую судьбу с полученной профессией он не стал. В 2014 году для Дениса, как и для всего народа Донбасса, наступило тяжелое время. Однако именно это позволило ему найти себя в журналистике. Вооруженный правдой, он борется с преступлениями киевского режима. Для Украины он враг государства, а для России – человек, показывающий жизнь на Донбассе такой, какая она есть на самом деле.
— Денис, расскажите, как вы начали свой путь в качестве фотографа?
— В 2014 году я закончил университет и параллельно работал. Но начались боевые действия, и мой магазин закрылся. У меня всегда была тяга к написанию текстов, но не находилось поводов о чем-то рассказать. А тут развязался военный конфликт, было очень много мыслей, хотелось поделиться ими не просто с друзьями, а с массовым зрителем. Стал писать в свой блог, завел группу в соцсети «ВКонтакте», где рассказывал о том, что я вижу, что происходит, какие эмоции у меня бурлят в этот момент. Мои тексты заметили и предложили работу в издании «Правда ДНР».
Фотографией я не увлекался до 2015 года. Потом в редакции мне впервые дали в руки фотоаппарат и задание, что надо принести не просто текстовый материал, но и снимки. И с этого начался мой путь.
— Вас также называют военным корреспондентом. Как из фотографа вы переквалифицировались в эту профессию?
— Начну с того, что я себя им не считаю, меня так представляют, как, например, на выставке «Место съемки – Донбасс». Но для меня военный корреспондент – это, в первую очередь, военнослужащий с оружием в руках, но при этом выполняющий журналистскую деятельность. Я в свое время был военкором, когда служил в пресс-службе Народной милиции ДНР в 2017 году. Там я был военнослужащим, параллельно с этим сопровождал гражданских журналистов в зону боевых действий и делал свои репортажи. А сейчас я фотокорреспондент информационного агентства «Аналитическая служба Донбасса», гражданский человек, и поэтому не считаю себя военкором.
Если говорить об экстремальной журналистике, то всё началось с издания «Правда ДНР». В январе 2015 года меня впервые отправили в зону боевых действий в населенный пункт, который относится к Ясиноватскому району, близко к донецкому аэропорту. До последнего времени это была такая плотная линия фронта, потому что Авдеевку очень долго не могли взять. Когда меня туда отправили, возобновились боевые действия. Украина начала выполнять свой силовой план захвата неподконтрольных Киеву территорий, в первую очередь Донецка, потому что это областной центр, и им нужно было взять столицу Республики. Я туда попал, когда были танковые прорывы. Наши, ещё на тот момент, ополченцы отбивали большое количество вражеских атак. И мой первый военный репортаж касался ситуации, которая там происходила. Оттуда же я привез свои первые фотографии.
— Вы сказали, что не считаете себя военным корреспондентом. Тем не менее, другие воспринимают вас так, и враг, наверняка, тоже. Как известно, военкоры и медики – важная мишень для противника. Не испытываете ли вы страх, постоянно находясь под прицелом?
— Что касается позиции врага, они тоже меня так подписывали, когда мне украинская прокуратура предъявляла подозрения в коллаборационизме. Но, опять же, они основывались на публикациях, где меня так представляли. Кроме того, Зеленский и СНБО Украины ввели против меня персональные санкции. Я вхожу в санкционный список, где находятся деятели культуры РФ, журналисты, общественные деятели, то есть публичные личности. Потом в 2016 году меня добавили на сайт «Миротворец», где обвиняли в том, что я демонизирую ВСУ, когда рассказываю, что украинская армия бьет по городу и производит обстрелы жилых кварталов. Таким образом я якобы искажал действительность, хотя всего лишь констатировал факты, фиксировал всё, и у меня есть доказательства в виде моих фотографий. Зачастую на местах обстрелов работают военные эксперты, которые с помощью приборов определяют направление, откуда велся огонь. Во всех случаях, что я фиксировал, это происходило со стороны населенных пунктов, подконтрольных ВСУ.
Соответственно, так как моя деятельность невыгодна Украине, я являюсь врагом этого государства, потому что показываю последствия деятельности украинских войск. И действительно, они целенаправленно бьют по журналистам. Это начиналось ещё с 2014 года, тогда погибло очень много корреспондентов, особенно местных, но о них говорят мало. В основном все знают тех, кто работал на федеральные каналы или крупные издания, поэтому я каждый год в День памяти погибших журналистов публикую список их фамилий, в том числе и наших.
По нам всегда били, мы привлекаем особое внимание, и это всегда были именно прицельные удары. Я сам попадал под такие обстрелы. Сейчас коптеры прекрасно всё срисовывают, а раньше были так называемые глаза, то есть наблюдатели, которые видели, что у нас нет оружия, что мы находимся на передовой с фотоаппаратами. Тем не менее, по нам велся обстрел неоднократно. Поэтому, когда я сопровождал журналистов в зону боевых действий, всегда настаивал на том, чтобы они надевали черные или зеленые бронежилеты, и на них не было никаких опознавательных знаков.
— Почему вы не оставили эту профессию и не занялись чем-то менее рискованным для своей жизни?
— Моя жизнь, как у любого дончанина, так или иначе всегда находится в опасности. У меня неоднократно падали снаряды рядом с домом или во двор. Но так я хотя бы пользу приношу и занимаюсь тем, что мне нравится, и что, как мне кажется, у меня получается неплохо. Я помогаю фиксировать происходящие события для будущих поколений, и, надеюсь, мои фотографии смогут отразить действительность, которую мы наблюдаем уже одиннадцатый год. Поэтому я буду этим заниматься, пока мне не надоест, даже если за это платить не будут. Это уже мой образ жизни, и я вряд ли смогу с ним расстаться.
— Многим людям до сих пор сложно понять, почему, если жизнь дончан находится в постоянной опасности, они просто не уедут из города? Почему вы не уехали из Донецка ещё в 2014 году?
— Я настолько часто давал на это ответы, но при этом даже перестал об этом думать, потому что эти вопросы остались в далеком прошлом. Не хочется уезжать из своего дома. Если все уедут, то Донецка не будет. Кто будет стоять за эту землю? Я, конечно, не с оружием в руках, и найдутся те, кто тоже сможет освещать происходящие события. Но у меня, как у местного жителя, коренного дончанина, особый взгляд на всё это. Это мой родной дом, и он находится в трудном положении. Мы же не бросаем своих родственников, когда они болеют. Поэтому и у меня никогда не было такой позиции: от своих отказываться. Тем более, за десять лет конфликта я видел столько людей в красной зоне – местных жителей, которые там остались, и ребят, отправившихся в 18 лет защищать Родину. Если мои сограждане, соотечественники, кто с оружием в руках, кто просто у себя дома, продолжают жить во благо других, почему я должен поступить иначе?
— С начала спецоперации появилось такое неофициальное понятие как «Большая Россия», обозначающее всю страну, кроме Донбасса. Его часто можно услышать от тех, кто приезжает из зоны боевых действий в мирную часть страны. Откуда произошло это понятие и в чем, по вашему мнению, отличие между жителями «Большой России» и Донбасса?
– Когда после референдума мы вошли в состав РФ, мы ещё продолжали говорить: «Я еду в Россию», потому что привыкли к этому за эти восемь лет. Звучит так, будто ты из иностранного государства. Поэтому появился такой неофициальный термин. Мне кажется, мы отличаемся тем, что нам не повезло жить в такое сложное время, что мы значительно опытнее остальной России в военном плане. Ей сейчас до сих пор приходится привыкать к обстрелам, ежедневным сообщениям о гибели людей. Мы с этой реальностью свыклись ещё десять лет назад. Пожалуй, только в этом есть отличие, а в остальном мы такие же люди, как и на всей планете Земля. У нас есть свои хобби, увлечения, мы также хотим вкусно есть в кафе или ресторане, ездить на отдых.
Я бы не хотел говорить, что у нас какой-то другой характер, «железный нрав», как часто говорят. Когда такое понятие применяют, у людей может сложиться снисходительное отношение, что мы такие сильные и стойкие, и всё переживем. Но у многих нервы не выдерживают. Кто-то уезжает, кто-то берет перерывы, а потом возвращается. Большинство горожан уже имеют военный опыт, но это не значит, что мы какие-то сверхлюди, способные всё это спокойно принять.
Мы видим сейчас пример Белгорода или Курской области. Люди находятся под обстрелами, но при этом не уезжают, как и дончане. Поэтому я уверен, что многие россияне, которым бы выпали такие испытания, поступили бы так же.
— Люди, которые возвращаются из Донбасса в «Большую Россию», часто рассказывают, что после этого у них возникает чувство апатии, депрессия. В том же Донецке они видят сплоченность народа, поддержку друг друга и четкое понимание всего происходящего. А в мирной части страны большому количеству людей будто безразлична судьба Донбасса. Почему так происходит, и сталкивались ли вы с этим?
— Я всегда говорю, что все эти стадии, которые проходит российское общество, мы прошли ещё в 2015 году. Я тоже себя так ощущал, когда поехал на передовую, которая находится в нескольких километрах от центра города. Возвращаешься домой, идешь по центру Донецка по бульвару Пушкина, его ещё московские гости прозвали донецким Арбатом, потому что там кафешки, уличные музыканты выступают, люди гуляют – некое подобие мирной жизни. Когда я раньше туда приезжал, у меня тоже возникал диссонанс. Я думал, каким образом в одном небольшом городе существует две реальности? Это в какой-то момент раздражало, но потом пришло осознание, что это нормально, и такое может и должно быть. Потому что когда я общался с военнослужащими, они тоже прошли эти стадии, и говорили, что сражаются именно за то, чтобы другие продолжали жить. И в этом нет ничего плохого, не нужно ставить свою жизнь на паузу. Надо спокойно принимать действительность такой, какая она есть, а не пытаться подстроить ее под свое видение, представление о том, как люди должны жить во время военного конфликта.
— Тем не менее, находятся люди, которые принимают активное участие в помощи Донбассу. Ощущаете ли вы эту поддержку от «Большой России»?
— Конечно, без нее все было бы гораздо сложнее пережить. И это происходило не последние два года, а на протяжении всех лет конфликта. Большое количество россиян следило за тем, что происходит на Донбассе. К нам приезжало много добровольцев из разных регионов страны. Некоторые, потеряв конечности и не имея возможности принимать дальнейшее участие в боевых действиях, становились волонтёрами, гуманитарщиками, освещали проблемы, происходящие здесь.
Если говорить про собственный опыт, у меня было несколько поездок в Москву, после которых я писал о своих ощущениях, что столица будто живет вне происходящего, и здесь нет ни намека на то, что страна находится в военном конфликте. Если приезжаешь в Ростов-на-Дону, там много людей в форме, и это нормально, потому что это тыл, куда военные едут на железнодорожный вокзал, чтобы добраться до дома. А в Москве этого минимально. Я писал об этом в 2022 году и мне на это ответила девушка-москвичка, и сказала, что я не прав. Ее даже оскорбило мое высказывание, что москвичи живут вне конфликта. Когда мы начали с ней общаться, выяснилось, что она очень много помогает нашим бойцам, отправляет гуманитарную помощь, медикаменты.
Когда в столице проходила первая презентация моего фотоальбома и выставки «Место съемки – Донбасс», на открытие пришли две женщины, тоже москвички. В процессе общения они попросили слово, встали и со слезами на глазах сказали: «Вы не подумайте, Москва не живет в отрыве от боевых действий, мы за всем следили. Когда мы проснулись 24 февраля 2022 года, у нас не было такого шока, как у большей части страны, которая не понимала, что происходит. У нас была единственная мысль, что наконец-то это всё закончится». Именно так все это воспринимали и на Донбассе. У нас боевые действия начались в апреле 2014 года, а в феврале 2022 года мы проснулись и подумали: «Ну наконец-то, это начало конца войны». Пусть оно и затяжное. Были люди, которые думали, что всё закончится в считанные дни, но зная ситуацию и то, как окопались украинские военные, лично я понимал, что это не завершится за пару месяцев. И то, что это длится уже больше двух лет, я считаю нормальным.
— Что изменилось на Донбассе с приходом России на его территорию?
— Появилась официальная полноценная российская армия. Причем Москву все восемь лет обвиняли в том, что Украина ведет боевые действия именно с Россией. А вот в 2022 году они поняли, что такое действительно вступить с ней в открытый конфликт. В остальном всё поменялось не 24 февраля, а после проведения референдума. У нас появилось много строительной техники, которая ремонтирует дороги и занимается восстановлением города. У многих из нас и раньше были российские документы, но, например, не было прописок в паспортах, так как Донецк не был частью страны. А теперь есть все документы, которыми пользуются граждане Большой России. У нас открылось отделение «Сбербанка», а раньше мне, чтобы какие-то операции провести, приходилось ездить в Ростов-на-Дону. Всё это очень важно.
Если говорить о военнослужащих, то у них сейчас зарплата как у полноценных военных, которые находятся в зоне СВО. До 2022 года у наших военнослужащих они были от 15 000 рублей. Понятно, что на такие деньги не проживешь и семью не прокормишь. Тем более, военные находятся в зоне боевых действий, где их жизнь всегда в опасности, и неизвестно, вернутся они домой или нет. Какие-то социальные гарантии были, но минимальные. Сейчас и за ранения дают компенсацию, и за гибель бойца.
— Вы сказали, что уровень жизни на Донбассе стал постепенно повышаться именно после проведения референдума. А на настроение граждан вхождение в состав РФ как-то повлияло?
— Конечно, помню на тот момент свои эмоции и людей, которые за этим наблюдали. В день объявления результатов референдума я поехал на Саур-Могилу. Это курган, где похоронено много людей. В 2014 году здесь шли ожесточенные бои за контроль над высотой. Именно в этом месте погиб командир с позывным «Медведь» и его сослуживцы. Они вызвали на себя огонь артиллерии, потому что наступал «Правый сектор» (организация признана экстремистской и запрещена на территории России). Ценой собственной жизни они поразили бронегруппу противника. Они похоронены на этом месте, а также все те, кто принимал непосредственное участие в боевых действиях за Саур-Могилу, и просто военнослужащие.
Мы смотрели церемонию воссоединения Донбасса с Россией именно там. Люди плакали, потому что мечтали об этом долгие восемь лет. Но, к сожалению, не все, кто приближал это событие, до него дожили. Тот же Александр Захарченко, Гиви, Моторола и многие другие – это были люди, которые грезили этим днем. И честно сказать, я тоже думал, что мне не удастся до этого дожить. И когда я увидел всё своим глазами, мне сложно было сдержать эмоции. То же испытывали люди, которые находились со мной на Саур-Могиле.
— Вы видели все, что происходило на Донбассе с 2014 года. Эти бесконечные обстрелы со стороны ВСУ и большие потери среди военнослужащих и мирного населения. Тяжело ли было наблюдать, как из «Большой России» доносятся лозунги «Нет войне», и до сих пор слышать мнение о том, что Донбасс не нужно было спасать?
— В моменты обострения военного конфликта, всегда происходит эмоциональный всплеск. У нас тоже это случалось, так как иногда были периоды затишья. И понятно, что 24 февраля – это был достаточно сложный момент. И когда я увидел такие публикации от известных людей или простых жителей Большой России, я написал очень эмоциональный пост о том, что если они молчали все восемь лет, то им лучше продолжить это делать и сейчас. Если они говорили, что вне политики, не хотят ее касаться, так пусть придерживаются этой позиции до конца, а не заявляют об этом, когда Россия приняла это судьбоносное решение пойти защищать народ Донбасса от геноцида со стороны Украины.
Я считаю, что это люди, которые повелись на манипуляции со стороны тех, кто контролирует крупнейшие медиа в мире. Их убедили в том, что Украина – это жертва, что с ее стороны никакой агрессии не было. Некоторые люди почему-то игнорируют тот факт, что именно Украина начала боевые действия. Первыми, кто открыл огонь, были украинские военные, которым отдали приказ посмайданные власти.
Поэтому человеку, прежде чем что-то публично заявлять, нужно сесть и основательно углубиться в вопрос. Получается, вы – те самые подверженные манипуляциям люди. Вы смеялись над российской пропагандой и утверждали, что она врет, но сами что-то услышали, прочитали, и, не разобравшись, побежали ставить себе черные квадраты.
— За эти десять лет у Вас накопилось достаточно много материала, который вы представили в фотоальбоме и на выставке «Место съемки – Донбасс». Как пришла идея реализовать такой проект?
— Выставка в Новосибирске проводится в поддержку выхода фотоальбома. Там собраны мои кадры, которые я делал, начиная с января 2015 года по март 2024 года. В целом, у меня было много выставок либо авторских, либо мои работы размещали с другими. Но в 2019 году, когда мне пришла в голову идея сделать фотоальбом, тема Донбасса сошла на «нет», о ней практически не говорили в СМИ. Были конечно такие люди как я, которые продолжали об этом писать и гнуть свою линию. И буквально за год до СВО я собрал определенный перечень снимков, предлагал и выставку провести, и альбом напечатать, но мне ответили, что сейчас не та повестка, и я не смог найти финансирование.
Но сейчас, оглядываясь назад, я понимаю: что ни делается – всё к лучшему. Когда началась спецоперация, я собрал огромное количество снимков, без которых мой альбом был бы не таким, каким он в итоге получился. И хорошо, что именно в 2023–2024 годах удалось найти поддержку в лице Президентского фонда культурных инициатив. Я познакомился с людьми, которые помогли мне профессионально собрать альбом. Режиссер Александра Франк связала меня с теми, кто смог оказать финансовую поддержку. Она и информационно продвигала этот проект. Без нее и ее мужа у меня бы вообще ничего не получилось. Я человек маленький, и всё, что я могу, – это снимать и рассказывать то, что я видел своими глазами. Поэтому я очень рад, что повстречал таких людей, которые помогли мне реализовать мою задумку.
— Была ли у вас какая-то определенная идея, которую вы закладывали в эту выставку?
— Когда я собирал для нее свои снимки, моей целью было передать всю многогранность жизни в Донецке и городах Республики. Мне хотелось показать, что мы не живем одной войной. Что, несмотря на боевые действия, у нас проводятся культурные мероприятия, люди ходят на концерты, гуляют. Поэтому там не только смерть и тоска, но и какие-то радостные моменты.
Последние кадры в альбоме — это март 2024 года, когда уже прошли референдумы. Там освобожденная Авдеевка и голосование за президента РФ, которое проводилось у нас на полноценной основе. Все эти аспекты жизни я включил в этот альбом, чтобы показать, что мы не милитаристы, повернутые на войне, что мы такие же люди, у которых в жизни есть кровь и слезы, но в то же время мы живем, как и все остальные.
— Есть ли у вас любимые фотографии на этой выставке или в фотоальбоме?
— Мне каждый снимок по-своему дорог, но есть один, у которого целая история. В фотоальбоме есть фотография, на которой девочка Даша из Мариуполя стоит с буханкой хлеба. Сделал я ее в разгар боев за этот город. Тогда ее семья жила недалеко от печально известной «Азовстали». Мы как раз возвращались с зоны, приближенной к этому заводу, и остановились около подвала, который служил убежищем для местных жителей. У них это был первый день относительной тишины. Там я увидел детей, и Даша из них была самая активная и смелая. Она первая поднялась на поверхность, а ее друзья по несчастью, дети старшего возраста, боялись выходить из убежища.
Журналисты стали раздавать гуманитарную помощь, и я сфотографировал Дашу с этой буханкой хлеба. Снимок получился достаточно контрастный – ребенок улыбается, у нее глаза блестят, при этом она такая чумазая, потому что месяц находилась в месте непосредственных боевых действий. Потом мы уехали, и больше о судьбе этой девочки и ее семье я ничего не знал.
И вот в начале июня мне написала женщина из Пензы. Она увидела эту фотографию и сказала, что знакома с этой семьей. Оказалось, на следующий день, как я сделал снимок, Даша и ее родные уехали в Пензу, в пункт временного размещения беженцев. Но потом она с семьей вернулась на Донбасс.
Я попросил у этой женщины контакты и позвонил маме этой девочки, сказал, что хочу встретиться. Мы поехали к ним с моими друзьями. У меня с собой был один экземпляр фотоальбома, и я очень переживал, как эта семья отреагирует на то, что в нем фотография Даши. У меня не было такого опыта, я далеко не обо всех героях своих снимков знаю, как сложилась их судьба.
Мы договорились встретиться как раз возле этого подвала, где я сфотографировал Дашу. Вышла ее мама, у которой к тому моменту уже был второй ребёнок. Первое что она мне сказала: «Денис, огромное спасибо за то, что вы сделали для нашей семьи». Я не стал уточнять что она имела в виду, но она несколько раз это повторила. Потом вышла Даша, она уже повзрослела. Она открыла альбом, нашла свою фотографию, и очень трепетно проводила рукой по этому снимку и говорила: «Я очень люблю эту фотографию, у меня здесь глаза блестят».
Я спросил, как семья Даши узнала о фотографии. Выяснилось, что они ее намеренно искали, потому что благодаря этому снимку родственники узнали, что они живы.
Ещё была интересная ситуация. У них отец остался в Пензе, он поступил в местный педагогический университет, и одна из моих выставок проводилась там. Он как-то пришел на учебу, увидел снимок своей дочери, и рассказывал об этом своим сокурсникам.
При встрече Даша поделилась с нами, что мечтает увидеть Санкт-Петербург. В своих социальных сетях я выложил об этом пост, и после этого со мной связались люди из Ленинградской области, которые сейчас работают над тем, чтобы мечту Даши и ее семьи осуществить.
— Каким вы видите Донецк спустя десять лет после завершения СВО?
— Я уверен, что он вновь станет городом-миллионником, опять расцветёт и будет таким же прогрессивным, каким он был до 2014 года. Сюда явно приедут не только люди, которые жили раньше, а кому будет интересно переехать для реализации своих задумок и планов. Мы все помним этот советский плакат: «Донбасс – сердце России». Это всё из-за нашего промышленного потенциала, он никуда не делся, несмотря на боевые действия, но нужны силы, чтобы его из руин поднять. Однозначно найдутся люди, которые смогут всё восстановить, и Донбасс, как птица феникс, возродится из пепла, вновь расправит свои крылья и будет таким же ярким, каким был всегда. Главное дожить до этого дня. Надеюсь, мне удастся не только увидеть это своими глазами, но и запечатлеть. Это все-таки мой дом, и мне бы хотелось, чтобы он процветал, а не только разрушался руками наших врагов.
— Есть ли у вас какие-то дальнейшие личные или творческие планы?
— Эта обстановка научила меня жить здесь и сейчас, что завтра может не наступить, и нужно сделать максимум сегодня. Поэтому я сильно не загадываю. Пока у меня есть работа, пока боевые действия не прекратились, мне будет чем заняться, а там уже посмотрим. Моя судьба часто формируется вне зависимости от моих желаний. Во времена поступления в институт я хотел быть переводчиком, а в итоге я стал фотокорреспондентом. Как сложится дальше – неизвестно, поэтому я живу сегодняшним днем.
Фотографии Дениса Григорюка
Сообщение «Донбасс – сердце России» появились сначала на ЧС-ИНФО.