«Бугония»: трагикомедия о границах безумия
«Бугония» — переосмысление корейской чёрной комедии «Спасти зелёную планету!» 2003 года. Но не только: это ещё и своеобразный диалог Лантимоса с самим собой. О людях, утративших способность слышать друг друга, о цивилизации, гудящей как рой, но давно забывшей о внутренней гармонии. Интересно, что для разговора на столь непростые темы режиссёр выбрал не доведённую до предела эстетику абсурдистской драмы (как «Бедные-несчастные», которым новый фильм в какой-то степени наследует), а форму фантастического комедийного триллера.Сюжет на первый взгляд прост. Двое провинциальных конспирологов похищают главу крупной фармацевтической компании. А всё потому, что уверены: она — инопланетянка, которая хочет уничтожить пчёл, а затем и человечество.Но Лантимосу важна не сама история и даже не её жанровый каркас, а то, как вера превращается в оружие. Конспиролог Тедди в исполнении Джесси Племонса — фигура почти библейская: одержимый праведник, чьё слово звучит как пророчество о конце времён. Его фанатичность одновременно пугает и завораживает. Эмма Стоун (бессменная муза режиссёра) изображает Мишель Фуллер, генерального директора мегакорпорации, существом иной природы: ледяной, отстранённой, наблюдательной. В её взгляде — и хищность, и ранимость, будто ей и впрямь чужда человеческая логика.Как ясно из названия, главный концепт фильма — бугония. Это древний средиземноморский ритуал, жестокий, но сулящий очищение. Быка приносили в жертву, его тело оставляли на солнце, и из разлагающейся плоти якобы рождались пчёлы — символ начала нового цикла, перерождения, хрупкой гармонии и равновесия. Лантимос не мог пройти мимо такого образа. Он встраивает мифологические представления в структуру современности: исчезновение пчёл, экологический кризис, корпоративный цинизм, конспирологическая паранойя, информационные эхо-камеры — всё это становится этапами коллективного самопожертвования человечества. И во главе ритуала — Мишель Фуллер, холодный центр этого кровавого круга, жрица биотехнологической эпохи. Племонс же с пасторской убеждённостью играет роль проводника обряда: он мучительно, но с абсолютной верой «очищает» мир, уверенный, что уничтожает чудовище.Визуальный язык Лантимоса усиливает метафору. Мизансцены выстроены как ритуальные композиции: непривычные ракурсы и использование эффекта «рыбий глаз», искривляющего пространство, превращают бытовое в сакральное. Каждый кадр выглядит так, будто написан кистью. «Бугония» напоминает одновременно тревожный сон, модную фотосессию и древнюю притчу, рассказанную современными средствами. Саундтрек тоже подчёркивает сакральность: музыка течёт так же, как проходит ритуал бугонии, от распада к мнимому возрождению, от едва слышного нарастающего гула до внезапных литургических взрывов. И когда в финале пчёлы наконец возвращаются в ульи, круг замыкается: жертвоприношение совершено.Под слоем гротеска скрыт живой нерв. «Бугония» — фильм о распаде коммуникации, о людях, захваченных собственными эхо-камерами, о мире, где истину заменили удобные нарративы, а вера стала формой безумия. Кроме того, в «Бугонии» легко проследить экологическую линию — тревогу о вымирании пчёл и метафору морального коллапса цивилизации. В середине картина чуть теряет ритм — традиционная слабина работ Лантимоса, — но идеи, запал, энергия и визуальная мощь быстро возвращают сюжет в нужное русло.