Цена термина для деловой репутации
Российские законы фактически никак не регулируют использование в отношении различных компаний таких ярлыков, как «монополист». Даже если этот термин использован в публикации СМИ или комментарии эксперта как метафора, при полном отсутствии подтверждений и каких-либо оснований, в общественном сознании клеймо на компании закрепляется всерьез. В итоге крупный бизнес, поставщик передовых технологий, вкладывающий в новые разработки колоссальные средства, несет серьезные репутационные издержки. Есть ли правовые механизмы, которые защитят репутацию компаний, не ограничивая при этом свободу слова? Попробуем разобраться.
«Монополист» или «крупный игрок»?
Монополист — это фирма, которая осуществляет контроль над ценой и объемами выпуска, что позволяет ей получать монопольную прибыль. Так финансовые словари определяют этот термин. Но что обычно представляет аудитория СМИ, когда слышит это слово? Завышенные цены, отсутствие конкуренции, непрозрачные условия ведения бизнеса, тормоз для развития рынка.
Оставим за скобками правовые аспекты, заложенные в антимонопольном законодательстве. Создание условий для конкурентных отношений является базисным требованием для развития рыночной экономики. Это один из основных элементов защиты экономических процессов в государстве. Борьба с ограничением конкуренции, над чем работает, в частности, Федеральная антимонопольная служба, представляет собой противодействие монополизму на рынке.
В международной судебной практике можно найти много интересных примеров привлечения к ответственности за нарушение антимонопольного законодательства. Нет смысла перечислять известные судебные процессы и решения. Нас больше интересуют вопросы, сопряженные в плоскости права и профессиональной журналистской этики.
Вот лишь некоторые примеры компаний, которые СМИ часто называют «крупнейшими монополистами»: Apple, Microsoft, Google, Exxon Mobil… В российских СМИ это Газпром, Лукойл, Сбер, Россети, Норникель, Северсталь…
Журналисты, эксперты клеймят компанию монополистом, не задумываясь о том, какой вред для ее репутации это несет. Чаще всего — из-за стремления к яркому заголовку, простоте обобщений и отсутствия глубокого понимания правовых последствий подобных оценок. А главное — вряд ли понимая до конца суть понятия. Ведь в правовом смысле монополист — это не просто «большая компания», а игрок, который способен единолично диктовать рынку свои правила, ограничивать конкуренцию и контролировать цены. Именно такие признаки определяют монополию, а не масштаб бизнеса или узнаваемость бренда.
Между патентом и пациентом
В свое время в монополизме обвиняли транснациональные фармацевтические компании — за то, что они являлись обладателями патентов на оригинальные формулы инновационных лекарственных препаратов. В начале 1990-х швейцарская фармкомпания «Рош» вывела на рынок не имеющий на тот момент аналогов таргетный препарат на основе моноклональных антител. Он точечно воздействовал на рецепторы опухолевых клеток у пациентов с HER2-положительной формой рака молочной железы. По статистике, примерно у 25–30% женщин с раком молочной железы (РМЖ) выявляется эта нозологическая форма, коварная тем, что в ответ на стандартную химиотерапию опухоль реагирует еще большей активностью и метастазами.
Компания вложила в разработку молекулы своего препарата колоссальные средства. Десять лет, до истечения срока патентной защиты, он оставался, по сути, единственным эффективным средством для успешной терапии пациенток. По причине значительных затрат на создание препарата, проведение клинических исследований цена лекарства оказалась немалой. На 2008 год стоимость месячного курса терапии этим препаратом в России доходила до 90 тысяч рублей.
С развитием науки медицине стали доступны новые мишени – рецепторы опухолевых клеток. Под каждую из них стали создавать новые виды лекарств. Немецкая «Байер» разработала оригинальный препарат от рака печени. Американская «Пфайзер» — от рака почки. Тот же «Рош» дал медикам возможность бороться с метастатическими формами ряда злокачественных новообразований при помощи препарата, основанного на методе антиангиогенной терапии, когда перекрываются микрососуды, питающие метастазы. Примеров таких инноваций в медицине, которые дали миру крупные корпорации, много.
Сегодня и лидеры российского фармпроизводства — «Биокад», «Р-Фарм», «Фармасинтез» и другие — стали не только производить дженерики (аналоги) зарубежных медикаментов-блокбастеров, но и разрабатывать собственные формулы лекарств, не имеющих аналогов.
С подачи конкурентов, желающих заполучить заветные формулы, на эти компании навешивают ярлык монополистов. Такое отношение транслируется и на представителей государственных органов власти, которые озабочены растущими расходами на инновации. А на другой чаше весов — жизни людей, которые надеются получить современное и эффективное лечение.
Поставщики инноваций или монополисты?
В качестве примера можно привести и промышленные инновации, без которых трудно себе представить нашу сегодняшнюю жизнь, технологический и промышленный прогресс, рост уровня жизни. Где были бы мы, если бы не технологии, в создание которых вкладывается крупный бизнес?
Конкуренция всегда была основным двигателем технологического прогресса, стимулируя бизнес к непрерывному поиску инноваций и улучшению своих предложений. Ключевой миф Кремниевой долины базируется на убеждении, что небольшой, но гениальный стартап способен обойти солидного, устоявшегося игрока. Ряд американских экспертов считал: если позволить доминирующим технологическим компаниям подавлять конкуренцию в развивающейся экосистеме искусственного интеллекта, это якобы лишит Соединенные Штаты критически важных прорывов, необходимых для сохранения своего мирового лидерства в области искусственного интеллекта (ИИ).
Но что произошло на деле?
Американские разработчики были застигнуты врасплох небезызвестной DeepSeek. Одноименная китайская компания выпустила нейросеть, которая оказалась в сотни раз дешевле и гораздо эффективнее американской — ChatGPT. В итоге акции техногигантов обрушились на сотни миллиардов долларов. Если бы американская экосистема ИИ не была консолидирована вокруг узкого круга очень богатых игроков, то последствия для рынка США были бы вообще непредсказуемыми.
Может ли быть презумпция невиновности для бизнеса?
Мы имеем дело с очень тонкой гранью определения термина «монополизм». Его употребление имеет скорее негативную окраску, но при этом никакого формального запрета на его использование нет. Чтобы определить правоту издания в случае конкретной публикации, нужно проводить экспертизы, привлекать филологов, правоведов… Но вряд ли репутационный ущерб компании, которую на страницах крупного делового издания назвали монополистом, будет возможно подсчитать.
У репортеров криминальных хроник есть правило — до вынесения приговора называть человека преступником нельзя. Иначе будет судебный иск. Человеку, если его вина не будет доказана судом, потом будет очень трудно доказывать всем, что он не делал того, о чем рассказали СМИ. По этой причине грамотные журналисты не указывают фамилию, называют героев своих репортажей подозреваемыми, задержанными, но никак не преступниками, разбойниками и т. д. Презумпцию невиновности никто не отменял. Но это не распространяется на использование таких слов, как «монополист».
Как изменить это отношение в СМИ, обществе, экспертной среде и властных коридорах к отечественным компаниям, являющихся разработчиками эксклюзивных технологий, не очень понятно. Перспектив законодательного ограничения пока не наблюдается. Правоприменительная практика в этой сфере практически отсутствует. А между тем в журналистском сообществе уже есть саморегулирующие этические механизмы. Дело только за их добросовестным соблюдением.
Кодекс, о котором мало кто знает
Многие из пишущих и снимающих журналистов сегодня даже не догадываются о существовании Кодекса профессиональной этики российского журналиста. А между тем он был принят еще 23 июня 1994 года на Конгрессе журналистов России. И пусть он носит лишь рекомендательный характер, в нем есть такие новеллы:
Социальная ответственность. Журналисты несут ответственность перед обществом за содержание своих материалов. Они должны обеспечивать право граждан на информацию и избегать использования СМИ для пропаганды насилия, ненависти или манипуляции общественным мнением.
Правдивость и объективность. Кодекс требует от журналистов распространять только ту информацию, в достоверности которой они уверены. Это включает тщательную проверку фактов и ясное разграничение между фактами и мнениями. В случае ошибок журналист обязан немедленно исправить их и принести извинения.
Уважение к личности. Кодекс предписывает уважать честь и достоинство всех людей, упоминаемых в материалах. Журналисты должны избегать оскорбительных выражений и стереотипов, а также соблюдать принцип презумпции невиновности.
Важно помнить: вопросы терминологии в СМИ — это не просто лингвистические нюансы, а мощный инструмент формирования общественного мнения. Сегодня, когда Россия активно развивает собственные высокотехнологичные отрасли, важно избегать голословных громких обвинений. Крупные компании — это не только «игроки рынка», но и драйверы прогресса, создающие рабочие места, разрабатывающие жизненно важные лекарства и обеспечивающие инфраструктурную стабильность.
Возможно, пришло время задуматься о расширении правоприменительной практики в сфере защиты деловой репутации, а также о более активном внедрении механизмов саморегулирования в медиасреде. Ведь баланс между свободой слова и защитой чести бизнеса — это не только правовой, но и этический императив, от которого зависит устойчивое развитие экономики.