Читаем книгу: Александра Яковлева — «Дочери колыбели»
— Э, ты меня спросила?— Мне хотелось пить…— Господин, она сказала, вы оплатите. — Подожди! Ты меня спросила, женщина? — Это же просто вода…— Эта вода стоит больше, чем ты сама! Руку.— Нет, пожалуйста, прошло мало времени!— Руку!Яра покосилась в сторону соседнего прилавка. Какой-то бородач схватил женщину, свою наузницу, и одним сильным движением вскрыл механизм цестуса на её запястье. Хлопнул по предплечью, подгоняя нить. Наузница не сопротивлялась, только вздрогнула всем телом, когда тонкая, едва мерцающая серебром паутинка потянулась с её пальцев. Сжимая руку, бородач стал сгребать нить в небрежный комок. Другая наузница, стоявшая за ними в очереди, отвернулась, потом и вовсе отошла. Спрятала лицо в складки расшитого золотом платка. Яре тоже хотелось сделать вид, будто ничего не происходит. Но не смотреть она не могла — усталые, с набрякшими веками глаза серебряной поймали её взгляд и теперь держали.— Вот. — Мужчина оторвал и бросил на прилавок пучок серебра. — Сдачи не нужно.— Этого слишком много, — заметила торговка, но пучок уже исчез в широкой ладони.— Достаточно за урок для неё, — ответил бородач и потащил наузницу за собой. Та засеменила следом, прижимая к груди небольшой кувшин воды. Яра и золотая наузница переглянулись встревоженно. Было ясно, что на этом урок для серебряной не окончен, но всё, что они могли, — посочувствовать бедняжке. Патрон вправе поступать со своей наузницей как посчитает нужным, ведь взамен он даёт защиту, кров, еду и воду… Если, конечно, пожелает.Кто-то окликнул золотую, резко дёрнул в толпу — должно быть, её собственный патрон, Яра не успела разглядеть. Влажный осенний ветер налетел из ниоткуда, раздул плащ: пришлось поспешно закутываться, чтобы никто не увидел лишнего участка кожи или волос. Вскрик золотой размазала и стёрла рыночная сутолока.Юный Лука тем временем собрал в сумку Яры всё, на что указал коготь её цестуса: пару баклажанов, кукурузу, маленькую славную тыкву. «Здесь лучшие овощи по лучшей цене», — сказал Тео сразу после свадьбы, когда знакомил Яру с городом. С тех пор она останавливалась только у этого прилавка. Раньше за ним торговал дедушка Мика, но в последние месяцы его подменял внук. Увидев Луку впервые, Яра сразу поняла, как выглядел Мика в юности: тот же острый, упрямо выпяченный подбородок, те же круглые серо-зелёные глаза и заломы на щеках от улыбки. Вот что до сих пор удивляло Яру: мужчины, такие разные, непривычные, сильно отличались в общей своей массе, но всегда можно было с точностью сказать, кто чей сын или внук. У людей без нитей это называлось родовым сходством. В Колыбели она привыкла к иному: все наузницы, с которыми она выросла, были похожи только друг на друга. Может, поэтому к ним и относились так, будто они отдельный вид. Или даже так, будто они не совсем люди.— Всё, Лука, благодарю, — сказала она, когда сумка вспухла бугристыми боками. — Как поживает дедушка Мика?Лука порозовел, пряча глаза, пробормотал короткую молитву Пряхе, а потом положил поверх овощей букет зелени: перья порея, кучерявую петрушку, плоские языки щавеля. Он часто так делал, не слушая никаких отговорок. Вот и теперь.— Лука, я не могу это принять. — Возьми, госпожа, прошу. Дедушка будет счастлив, что ты хорошо питаешься.— Но я и так тебе должна.— Возьми, это подарок. Иначе дедушка побьёт меня палкой.— А если я соглашусь, муж побьёт палкой меня.Белые зубы мелькнули в улыбке Луки. Все в Старом городе знали: Тео не из тех, кто поступает с наузницами подобным образом.— Ты что-нибудь придумаешь, чтобы избежать его гнева.Яра сделала вид, будто всерьёз задумалась. Она уже отказалась трижды — это не помогло, и теперь осталось только принять подарок.— Тогда скажу, что из-за дождя щавель и петрушка выросли прямо в моей сумке, — смеясь ответила она.— Кстати, давно не видел господина. Всё ли с ним хорошо? А как поживает госпожа Агния?Яра замешкалась с ответом, и тут кто-то с силой толкнул её в плечо. Вихрастый ребёнок, одетый мальчиком, пронёсся так близко, что чуть не сбил её с ног. Первым делом Яра проверила карман: воришек на рынке хватало. Пока Лука кричал вслед ругательства и одновременно самым вежливым образом выяснял, всё ли с Ярой в порядке, она нащупала в кармане нечто такое, чего там не было раньше. Нечто мягкое, пружинящее. Тех, кто не крал, а, наоборот, подкидывал вещи, было не так уж много, и почти всех Яра знала в лицо — запомнила за три года, которые провела в разлуке с Юной и Элиз. И хотя эту девочку она видела впервые, пальцы привычно утонули в шерстяной материи. Плетение было плотным, узор — простым, но изящным. Одного прикосновения достаточно, чтобы понять: письмо от Элиз.Дорога домой показалась мýкой. Яре хотелось поскорее прочитать записку — вдали от рынка, в безопасности. Она старалась идти так быстро, насколько позволяли одежда и приличия. Не стоило привлекать к себе ещё больше внимания: затяжное одиночество Яры и без того уже бросалось в глаза. Вопрос Луки не был простой вежливостью — скорее сигналом, что люди в городе начинают замечать. Только цестусы, оплетавшие запястья и пальцы, могли её защитить — пока что. Ещё издали они сообщали всем встречным: есть мужчина, под чьим патронатом она живёт; есть человек, которому принадлежат она и её нити, и он явно влиятелен и не беден, если смог купить дочь Колыбели.Создавать видимость — первое, чему научилась Яра, едва стала женой. Не позорить мужа. Поддерживать его статус своей ценностью — мнимой, к сожалению, но знать об этом всем необязательно. Наконец, молчать о том, что уже больше года её цестусы некому отомкнуть, а честь некому защитить.Овощи Яра бросила в летней кухне — заходить в дом, где ждала ворчливая Агния, пока не хотелось. Ей требовалось хотя бы пять минут тишины. Наскоро обтерев руки влажным полотенцем, Яра устроилась во дворике под раскидистым орехом, расправила на коленях ткань. Только наузница, выросшая при Колыбели, могла прочитать этот узор. После того как Яра и Юна навсегда покинули Девичью башню, а Элиз навсегда в ней осталась, они обменивались такими весточками — лоскутами материи, носовыми платками, плотно подбитым вязанием. Или как сейчас: обыкновенными женскими салфетками, какие подкладывают, чтобы не испачкать подол. Таких изделий мужчины старательно не замечают — тем они и прекрасны для тайных посланий. Стежки письма были прерывистыми — о том, что Элиз старается сдержать тревогу, говорил только белый цвет пряжи. В паре мест она даже совершила ошибку, а это совсем выходило из ряда вон. Смысл послания Яра поняла, едва увидев узор, но не поверила своим глазам. Перечитала — нить за нитью, стежок за стежком, ощупывая пальцами.«Юна пропала, — сообщала Элиз. — Я хочу выяснить, что именно случилось, у первой жены. Приходи в Колыбель, как зазвонит илла, мне нужна твоя поддержка».Юна пропала. Яра разглаживала стежки этих слов, надеясь, что они превратятся во что-нибудь другое, но чуда не происходило. Письмо могло быть чьей-то несмешной шуткой — вот только нити, еще пульсирующие едва заметным звёздным светом, пронизывали всё вязание, и это были нити Элиз. Яра не спутала бы их ни с чьими другими, а сама Элиз не посмела бы так шутить.Юна пропала.