Как из Ваньки Каина не получилось "русского Видока"
В этом году РАПСИ начало серию публикаций о наиболее громких судебных процессах в истории Российской империи. В каждой статье будет рассматриваться конкретное дело, цель — показать, как правовая система дореволюционной России сталкивалась с культурными, политическими и социальными вызовами, и как громкие процессы формировали общественное мнение и дальнейшую судебную практику. В данной статье речь пойдет о деле первого официального «сыскного оборотня» в России — знаменитого Ваньки Каина.
История Ивана Осипова, получившего библейское прозвище Ванька-Каин, — это редкий случай, когда беглый крепостной, карманник и налётчик на несколько лет превратился в официального доносчика Сыскного приказа и, пользуясь царской индульгенцией, одновременно ловил преступников и сам плодил преступность.
Ревизские сказки указывают, что в деревне Болгачиново, принадлежавшей ростовским купцам Филатьевым, в 1722 году у крестьянина Осипа Павлова появился сын Иван; однако позднейшие переписчики вносили в документы и дату 1718 года, из-за чего обе цифры встречаются в литературе. Сотрудники архива при сверке поместного списка Филатьевых с материалами второй ревизии подтвердили существование именно этого ребёнка, и большинство исследователей сегодня сходятся, что будущий Каин родился не позже 1722 года, а в народной традиции закрепился 1718-й как «круглая» дата. Существует несколько версий происхождения клички Каин, по одной из них – кличка прилипла к нему с детства после того, как он отрубил у кошки хвост и утопил в озере собаку. В тринадцать лет мальчика перевезли на московский двор хозяина: там он четыре года выполнял лавочные поручения, пока в 1735-м, прихватив барское добро, не бежал.
Впоследствии он вспоминал: «Служил я в Москве у Петра Дмитриевича Филатьева, и что до услуг моих принадлежало, то со усердием должность мою отправлял, токмо вместо награждения несносные бои получал. Чего ради вздумал: встать поране и шагнуть от двора подале». Перед уходом он угольком написал на воротах: «Пей воду как гусь, ешь хлеб как свинья, а работай чёрт, а не я» — эта дерзость десятилетиями фигурировала в городском фольклоре. На следующий день беглец был схвачен. Помещик приказал оставить беглеца без пищи и приковать цепью возле медведя, сидевшего на привязи во дворе. Дворовая девка, приходившая кормить медведя, рассказала Ивану о том, что по вине Филатьева был убит солдат и что хозяин, чтобы скрыть следы преступления, приказал бросить труп в вырытый во дворе колодец. Иван, воспользовавшись удачным случаем, закричал сакраментальное «Слово и дело!», и в Тайной конторе разыскных дел подтвердили, что в колодец усадьбы действительно сброшен труп солдата. Филатьев был привлечён к дознанию, а юнца отпустили.
Освободившись, Осипов поселился в притоне под Каменным мостом и быстро освоил московское «арго» воров и мошенников. Через три года он уже участвовал в разбойных наездах на ярмарки и ряды, а в 1738 году, скрываясь от ареста, ушёл «понизовой волницей» к атаману Михаилу Заре на Волгу, где приобрёл навыки организации налётов на пристани и купеческие обозы. Осенью 1741 года, опасаясь, что указ новой императрицы Елизаветы о всеобщем прощении преступников приведёт к массовой явке с повинной и разоблачению его шайки, Иван вернулся в Москву и 28 декабря подал челобитную в Сыскной приказ: «Вначале, как Всемогущему Богу, так и вашему императорскому величеству, повинную я сим о себе доношением приношу, что я забыл страх Божий и смертный час и впал в немалое прегрешение. Будучи в Москве и в прочих городах во многих прошедших годах, мошенничал денно и нощно; будучи в церквах и в разных местах, у господ и у приказных людей, у купцов и всякого звания у людей, из карманов деньги, платки всякие, кошельки, часы, ножи и прочее вынимал. А ныне я от оных непорядочных своих поступков, запамятовав страх Божий и смертный час, и уничтожил и желаю запретить ныне и впредь, как мне, так и товарищам моим, которые со мною в тех погрешениях обще были, а кто именно товарищи и какого звания и чина люди, того я не знаю, и имена их объявляю при сем в реестре. По сему моему всемирному перед Богом и вашим императорским величеством покаянию от того прегрешения предстал, и товарищи мои, которых имена значат ниже сего в реестре, не только что мошенничают и из карманов деньги и прочее вынимают, но я уже уведомлял, что и вяще воруют и ездят по улицам и по разным местам, всяких чинов людей грабят и платья и прочее снимают, которых я желаю ныне искоренить, дабы в Москве мои товарищи вышеописанных продерзостей не чинили, а я – какого чина человек и товарищи мои и где и за кем в подушном окладе не писаны, о том всяк покажет о себе сам. И дабы высочайшим вашего императорского величества указом повелено было сие мое доношение в сыскном приказе принять, а для сыску и поимки означенных моих товарищей по реестру дать конвой, сколько надлежит, дабы оные мои товарищи впредь как господам офицерам, и приказным, и купцам и всякого чина людям таких продерзостей и грабежа не чинили, а паче всего опасен я, чтобы от оных моих товарищей не учинилось смертоубийства, и в том бы мне от того не пострадати».
К челобитной прилагался реестр из 33 имён. Уже на следующий день он вывел солдат приказа к пещере в Зарядье и сдал собратьев - карманников; 28 февраля 1742 года ему официально присвоили звание «доносителя» и выделили «Каинову команду» из трёх вооружённых солдат.
В октябре 1744 года Сенат издал указ № 11 491: «Препятствий доносителю Ивану Каину чинить никому не дерзнуть, а доносам на него веры не давать»; 9 ноября вышел второй указ, велевший всем военным и гражданским властям «вспоможение ему чинить под страхом наказания». Фактически Каин получил неприкосновенность: он ловил мелких воров, отпуская крупных за выкуп, крышевал старообрядцев, «бешпаспортных» и даже иностранных купцов, а жалованья, как иные приказные, не получал — «кормился» всей Москвой. Фактически служба доносчика быстро переродилась в могущественную преступную организацию. Купив дом в Зарядье, Каин устроил там игорный салон с собственной «темницей»; платёжеспособных держал там до уплаты «дани», неплатёжеспособных передавал в приказ. К 1748 году, по отчёту самого Сыскного приказа, по его доносам было «уличено и осуждено» 125 человек из примерно трёх сотен задержанных, однако количество беглых и налётчиков в городе при этом только росло.
Пожары весной 1748 года, в которых обвиняли Каина, который якобы устраивал поджоги из-за отказа купцов платить «пошлину», привели в Москву генерал-майора А. И. Ушакова и следственную комиссию; но главным инициатором разоблачения стал генерал-полицмейстер Алексей Татищев. Именно ему солдат Фёдор Тарасов в 1748 году подал жалобу, что Каин соблазнил и бросил его пятнадцатилетнюю дочь и «чинит многим обывателям разорения»; Татищев посадил Ваньку Каина «в сырой погреб на хлеб и воду», а дело передал в Тайную канцелярию. Расследование длилось четыре года, затем ещё два шло в реорганизованном Сыскном приказе: 10 июля 1755 года Ивану Каину и его подручной Шинкарке вынесли смертный приговор, но вследствие моратория Елизаветы Петровны на казни его заменили кнутом, отсечением ноздрей, выжиганием на лбу «В-О-Р» и «вечной каторгой» в эстляндском порте Рогервик (ныне Пальдиски). Современники отмечали, что клеймо на лице допускало добавление частицы «не» перед словом «вор», но к осуждённому Осипову её, разумеется, не приложили.
В Рогервике Каин работал в порту и надиктовал товарищам историю «Жизнь и похождения российского Картуша…»; издатели в Санкт-Петербурге напечатали её в 1785 году, позже текст многократно переиздавался в удлинённых и сокращённых версиях. Дальнейшая судьба преступника теряется: одни архивные списки утверждают, что его этапировали «во внутренние крепости Сибири», другие — что он умер в Рогервике; достоверных документов о смерти нет.
Литературная легенда обросла десятками изданий, от «Краткой повести о славном воре и мошеннике Ваньке Каине» (1775) до романа Матвея Комарова «Обстоятельная и верная история двух мошенников…» (1779) и позднейших лубков с песнями «Не шуми, мати, зелёная дубравушка». Уже при жизни героя его имя стало нарицательным: словарь Даля объясняет «Ванька-Каин» как «бранное прозвище отбойных буянов», а историк Даниил Мордовцев писал: «Ванька Каин — живое отражение всей тогдашней России, микрокосм деморализованного общества, начинавшегося у престола и кончавшегося голью кабацкой… воровать, мошенничать, грабить, доносить».
Изучение архивных списков («Сборники Сыскного приказа») показало, что с января 1742 года по август 1748 года Иван Осипов инициировал около девятисот задержаний, причём в среднем «отпускал» шесть крупных уголовников в месяц за плату; его дом в Зарядье служил одновременно воровской «малиной». Таким образом, политика Сената, наделившего преступника карательными полномочиями, породила эффект «оборотня с мандатом»: чиновники, которым полагалось контролировать агента, сами превратились в бенефициаров вымогательств.
В этом парадоксе кроется главный вывод дела Каина. Отказавшись от прозрачных процедур и профессиональной полиции, государство доверило ловлю воров самому ловкому вору, снабдив его силой закона и защитой от контроля. Результат оказался закономерным: кратковременное снижение уличных краж сменилось резким ростом поджогов, рэкета и мздоимства, а репутация Сыскного приказа была уничтожена настолько, что учреждение пришлось распускать и перестраивать. История Ваньки-Каина убеждает, что любая правоохранительная система, опирающаяся на неконтролируемых «агентов-провокаторов», неизбежно воспроизводит то зло, против которого призвана бороться, превращая борьбу с преступностью в источник личных доходов привилегированных дельцов и переводя общественные издержки на добропорядочных горожан.
Андрей Кирхин
*Мнение редакции может не совпадать с мнением автора
*Стилистика, орфография и пунктуация публикации сохранены