Как пишут по-русски документы даже прекрасные IT-мальчики
Об авторе: Анатолий Шалыто, профессор, д.т.н., Университет ИТМО
Я много лет учил студентов третьего курса кафедры «Компьютерные технологии» писать по-русски.
Эти студенты были не простыми, а «золотыми» – практически все закончили лучшие физико-математические школы и лицеи и были призёрами Всероссийских олимпиад по информатике, математике и физике. Именно студенты нашей кафедры стали семикратными чемпионами мира на соревнованиях по программированию ICPC, в которых ежегодно участвуют десятки тысяч команд нескольких тысяч вузов из более чем 100 стран мира.
При этом я не читал лекции по правилам русского языка и не учил писать стихи или прозу, что делают в курсе «Творческое письмо» в некоторых престижных американских вузах. Я учил иначе. Обучение для всех студентов третьего курса, а их было человек 50, проводилось в ходе курсового проекта по автоматному программированию. Особенности этого проекта состояли не только в выбранной парадигме программирования, но, и это самое главное, в разработке проектной документации, оформленной в виде пояснительной записки, написанной по-русски, объёмом от 40 до 200 страниц.
При этом наш декан [д.т.н., профессор] Владимир Глебович Парфёнов считал, что нет большего издевательства над двадцатилетними программистами, чем заставить их грамотно и аккуратно делать то, что они в глаза не видели. А если и видели, то написанное по-английски, то не читали – и не потому, что они не знали языка, а потому, что эту документацию писали программисты, которые на своём языке пишут не лучше, чем наши по-русски. И те, и другие ещё кое-как могли писать разве что 140-символьные твиты, в которых за правилами языка никто не следил. Именно в то время появился новояз «олбанский язык» и не только он.
Моё обучение происходило, естественно, оффлайн и практически индивидуально. Все студенты разбивались по одному или по двое. Каждая встреча с одним или двумя занимала три-четыре часа (!), причём таких встреч тоже было три-четыре. Их общая продолжительность составляла 12-15 часов, а самостоятельная работа после наших встреч, как подсчитали некоторые студенты, достигала 400 часов! После этого появлялась документация, которую не стыдно показывать людям и более чем 20 лет спустя.
Естественно, всё это не помещалось в семестр, на который был рассчитан курсовик, и в конце семестра я всем ставил зачёт, предупреждая, что на защите бакалаврских работ мы ещё встретимся. При этом я рекомендовал не приходить туда без сданного мне курсовика. Все они это восприняли серьёзно, и практически ни одного конфликта у нас не было, правда, моё поведение напоминало человека из анекдота, который на арене цирка выдавил из камня воду, а на вопрос, как он это сделал, гордо ответил: «Я финансовый инспектор!» Так «закалялась сталь», из которой сделаны и я, и студенты.
По прошествии многих лет некоторые из выпускников считают, что мой курсовик входил в пятёрку самых нужных им в жизни предметов. Причём часть выпускников утверждает, что они по-русски пишут значительно лучше не только своих коллег, но и подчинённых, которых у большинства немало!
Многих студентов мой курсовик не пугал настолько, чтобы больше не связываться со мной, и они писали под моим руководством бакалаврские работы. При этом всё изложенное выше повторялось, но требовало значительно меньше времени, так как в части написания пояснительной записки они уже были достаточно «учёными».
После этого находились смельчаки, которые в магистратуре в третий раз проходили мою школу, и их работы требовали ещё меньшей правки. Затем наступал момент, ради которого я мучил себя и их – поступление в аспирантуру для создания на кафедре научной лаборатории по Computer Science из наших студентов, аспирантов и выпускников. Эти «герои» в четвёртый раз учились писать на по-русски – на этот раз статьи, доклады на конференции и, собственно, саму диссертацию. Конечно, так как они все это делали в первый раз, нам вместе было над чем работать, но всё это было не сравнимо с тем, что мы проходили раньше.
Прошу обратить внимание, что подготовка диссертаций у моих аспирантов продолжалась семь-восемь лет (два года в бакалавриате, два года в магистратуре и три-четыре года в аспирантуре), в то время как сейчас в аспирантуру по IT-специальностям на три года принимают ребят, многие из которых не имеют научного задела и той «школы», которую я описал.
Этот конвейер проработал лет восемь, пока у меня не появились ученики, оставшиеся работать на кафедре, которым я передал для ведения этот курсовик, так как у меня было чем ещё заняться. Они были очень хорошими и талантливыми, но не безумными, и поэтому быстро свели его к выполнению десятка программистских заданий с автоматической их проверкой. При этом никакое обучение, тем более русскому языку и созданию проектной программной документации, они не проводили, а просто проверяли знания студентов в области программирования. «Конвейер» сломался, а я уже был не в том возрасте, чтобы его чинить. Хватит того, что показал, как можно использовать проектный подход при обучении программированию, и за это в составе авторского коллектива в 2008 году получил премию правительства России в области образования.
Возможно, у моих молодых последователей был свой мотив не мучить ни себя, ни студентов: они уже стали «жрецами, обладающими сакральным знанием», и решили не плодить себе конкурентов.
В последние годы я помогаю писать статьи и диссертации не моим «школьникам», а тем, кто закончил нашу кафедру после того, как «конвейер» сломался. При этом я делал по каждой работе сотни замечаний. Для упрощения «жизни» я написал большой текст «Универсальные советы защищающимся», который был значительно расширен по сравнению с текстом на эту тему, написанном в былые времена.
Теперь поделюсь фактами о том, что никакие тексты не заменяют многолетнего «живого» обучения.
Факт первый. Я предложил свою помощь в работе над статьёй одному сильному и старательному аспиранту, у которого не был руководителем. Я разрешил передать её в редакции после восьми (!) итераций, в которых мною было написано 231 замечание. При этом статья увеличилась в объёме с шести до десяти страниц.
Факт второй. После того, как я эту информацию выложил в сеть, ещё один также не мой, но опять-таки отличный аспирант, сам посчитал число моих замечаний. Их оказалось 206. В статье тоже было порядка десяти страниц.
Факт третий. Я стал помогать ещё одному классному аспиранту, но на этот раз в работе над рефератом диссертации (у нас это не автореферат, поэтому он может быть весьма длинным). Вот как развивались события. Первая итерация: 37 страниц, 82 замечания. Вторая итерация: 39 страниц, 21 замечание. Третья итерация: 40 страниц, четыре замечания. Четвертая итерация: 43 страницы, 80 замечаний. Пятая итерация: 44 страницы, 43 замечания. Шестая итерация: 46 страниц, 23 замечания. Седьмая итерация: 48 страниц: 13 замечаний. На этом я закончил мучить аспиранта и себя, так как, по моему мнению, текст стал нормальным. Общее число замечаний: 266. Все это произошло при условии, что, когда его руководитель (бывший мой аспирант) просил помочь этому молодому человеку, он охарактеризовал его, как весьма «упёртого», который обычно с чужим мнением не очень считается. В ходе описанной работы с этим молодым человеком я этого не почувствовал… Секрет прост: советы толковым людям нужно давать или по делу, или не давать вообще.
Остальные факты. То, что изложено выше, у меня бывает практически всегда, но раньше я никогда считал число итераций и число высказанных мной замечаний, а теперь решил посчитать и написать об этом, чтобы Вы знали, как пишут по-русски прекрасные IT-мальчики. Я думаю, что многие и не только мальчики, но и девочки, и не только из IT, пишут, документы значительно хуже.
В упомянутом выше реферате я на третьей итерации, в которой было всего четыре замечания, я обнаружил, что одно из положений, выносимых на защиту, написано некорректно. Напоминаю, что аспирант во всех отношениях отличный парень, но оказалось, что и за ним нужен «глаз да глаз». Если Вы не такой отличный «парень», то за Вашей работой руководитель, если он может и/или хочет, должен следить двумя глазами одновременно, а то и большим числом глаз, если они у него есть :-).
Теперь слово по обсуждаемому вопросу одному их тех, диссертацию которого я правил:
«Спасибо за советы и рекомендации, стараюсь им следовать. Согласен с тем, что писать следует понятно и корректно – «по-русски». Но из-за отсутствия постоянной практики и правильной («поправляющей») обратной связи, конечно, сложно писать так, как Вы предлагаете, особенно делать это сходу.
Писать так, чтобы было понятно любому квалифицированному читателю – действительно, отдельная работа. Не раз отмечал, что многие студенты «замечания по оформлению» встречают с недоумением и просьбами «оценить содержание работы, а не форму представления», хотя погрузиться в содержание многих работ бывает трудно из-за непоследовательного изложения, без пояснения целей, раскрытия сопутствующих терминов, орфографических и пунктуационных ошибок, а также большого числа аббревиатур. При этом студенты пытаются рассказать написанное, что из-за отсутствия опыта также далеко не всегда позволяет понять, что же в работе сделано.
Лично я, действительно, часто ожидаю от читателя/слушателя достаточной степени вовлечённости, так как если я постарался, написал доклад и решил выступить с ним, или же написал большой текст и хорошо оформил его, то ожидаю, что слушатель/читатель тоже совершит усилие над собой и попытается понять мою работу, а может быть даже впоследствии и свяжется со мной. Это далеко не пять процентов работы с его стороны, как Вы пишете, а значительно больше.
Основной проблемой в рассматриваемом Вами вопросе считаю то, что многим «проверяющим» также обычно безразлична корректность написания представляемых им текстов (думаю, что это у них связано с наличием синдрома продавщицы: «Вас много – я одна» — А.Ш.). Во многом из-за этого у «писателей» возникает указанное отношение к текстам («сойдет и так», «зачем лишний раз стараться, итак поймут/зачтут/поставят «отлично» и т.п.).
При этом отмечу, что процесс обучения и отчётности в университете на протяжении бакалавриата, магистратуры и аспирантуры занимает ни много, ни мало – 10 лет. А когда приходит время показывать «серьёзную» работу (статью в хороший журнал, диссертацию) более ответственным «читателям» – тут-то и возникают разногласия и недопонимания типа «раньше всем было без разницы, а сейчас вдруг что-то в написанном мной не нравится».
Вот мой ответ: «Я много лет учил наших студентов писать, и у тех, кто под моим руководством выполнял курсовую (каждый студент нашей кафедры), бакалаврскую и магистерскую работы, при написании диссертации и статей в русскоязычные журналы указанных проблем не возникало. После общения со мной у персонажей, упомянутых в твоём письме, которые не прошли мою «школу», иллюзий по поводу написанного не оставалось, так как каждому из них я сообщал слова журналиста Анатолия Аграновского: «Кто плохо пишет, тот не плохо пишет, а плохо думает».
Упомянутые выше люди учились, и не сегодня, в лучших школах и лицеях страны, но это не спасло их о того, что изложено выше.
Приведу аналогию. Многие дети российских эмигрантов свободно и даже без акцента говорят по-русски, но читают и пишут на этом языке с большим трудом. В этом они напоминают российских программистов, которые обычно пишут по-русски ужасно, так как в их профессиональной деятельности это требуется крайне редко или не требуется вообще.
Оптимистичное заключение. Известно, что некоторый траверс кажется невозможно взять до тех пор, пока его не возьмёт кто-то. А потом начинаются, иногда и с риском для жизни, массовые покорения этой вершины. Я в рассматриваемом вопросе показал, что научить несколько сотен молодых людей писать документы не только по-русски, но и по-человечески, возможно. Впрягайтесь, это получится и у Вас, тем более, что, когда я начинал это «восхождение» мне было уже пятьдесят пять лет!
От редакции. См. также: Язык нормативных актов РФ не соответствует нормам русского языка – ректор СПбГУ >>>