Подгорнов

И последняя часть мини-цикла: Миграция — это (не) проблема!
(4) #мигранты

Экономике РФ нужны мигранты. Момент в том, чтобы мы четко понимали, какие мигранты и куда нам нужны. Не смешивали всё в одну кучу, а структурировали и эффективно использовали.

Существуют отрасли, где без временного завоза рабочих рук проекты встанут. Это массовое жилищное строительство в мегаполисах, сезонное сельское хозяйство, а также часть логистических операций. Для этих сфер мигрантский труд — не альтернатива «своим», а способ реализовать планы в срок и удержать конкурентоспособность. Но этот труд должен быть управляемым: контракт, срок, обязательный выезд.

Напротив, есть отрасли, где ставка на дешёвую миграцию блокирует развитие. В ЖКХ низкоквалифицированные кадры поддерживают архаичную структуру ручного труда. В городском транспорте или складской логистике «дешёвые руки» мешают внедрять автоматизацию и цифровые решения. Там, где технику и обучение можно внедрить за 2-3 года, продолжение миграционной зависимости лишь консервирует отставание.

Итого у нас складывается три разных миграционных направления:

Временные рабочие
Это основа массовых строительных объектов, сезонных сельхозработ, части транспортных проектов. Здесь принцип прост: человек въехал под конкретный объект, отработал, выехал. Разрешение действует не дольше полугода. Проживание фиксируется через работодателя, трудовой контракт и дата выезда заносятся в цифровой реестр. Семейный завоз исключён.
Такой канал нужен, чтобы не сорвать сроки. Но он должен быть жёстко контролируемым, без шансов на оседание и уход в серую зону.

Квалифицированные специалисты
Это другая категория. Здесь речь о медицине, IT, инженерии, отдельных отраслях промышленности. Россия объективно не закроет дефицит собственными силами в ближайшие годы. Для этих людей должны работать долгосрочные визы, возможность ВНЖ и упрощённые процедуры признания дипломов. Важно, что они не создают социальной нагрузки, а наоборот повышают уровень компетенций и налоговую базу.
Для этой категории нужна не жёсткость, а предсказуемость: понятные сроки виз, понятные правила найма и гарантия, что они не будут уравнены в правах с низкоквалифицированным потоком.

Репатрианты
Особый канал. Это русскоязычные семьи и специалисты, которые возвращаются в страну на постоянной основе. Здесь приоритет не в ограничениях, а в поддержке: упрощённый статус, «зелёный коридор» для детей, доступ к образованию и здравоохранению. Фактически репатрианты должны иметь пакет прав, близкий к гражданам, с коротким переходным периодом.
Этот поток важен для восполнения демографических провалов. В отличие от временного найма, он формирует долгосрочный человеческий капитал с культурной идентичностью, который остаётся в стране.

Сегодняшняя система сваливает всё в одну категорию: «мигранты». Это не работает. Временный рабочий и врач, вернувшийся по программе репатриации, оказываются в одинаковом бюрократическом коридоре. Баланс трёх направлений означает чёткое разграничение: низкоквалифицированный труд — «вахта» с обязательным выездом; квалифицированный специалист — ресурс развития, с долгосрочным режимом; репатриант — свой культурный резерв, которому нужно помогать, а не ставить препоны.

Как я уже писал, что к 2026 году тема миграции станет одним из центральных вопросов избирательной кампании. И встраивать её в свою повестку нужно уже сейчас. Нужно формулировать, что миграция не должна быть хаотичной массой. Есть разные миграции. Это три разных канала, три разные задачи и три разные системы правил. Если разделить их и навести порядок, то Россия только выиграет. Она обеспечит проекты рабочими руками там, где без них нельзя, и одновременно ускорить модернизацию через обучение собственных кадров и привлечение квалифицированных специалистов.

При такой подачи миграция перестаёт быть угрозой и становится управляемым элементом для роста экономики. Миграция — это не проблема, а часть решения кадрового кризиса.

Продолжаем небольшой цикл материалов: Миграция — это (не) проблема!
(3) #мигранты

Обсуждая миграцию, мы уже поговорили про отмену патентов и как оформлять работника в новых условиях. Но оставили в тени другую линию — репатриацию и возвращение русскоязычных семей. Эта тема напрямую связана с качеством человеческого капитала и с тем, насколько государство готово выполняет свои собственные обещания.

Программы переселения соотечественников формально существуют, но на практике превращаются в испытание. В 2024 году произошёл показательный случай: дети русскоязычных семей, приехавших в регионы по программе репатриации, не смогли поступить в школы. Формальный повод — они не прошли тестирование по русскому языку, обязательное для детей иностранных граждан. Но правительство ещё зимой того же года освободило репатриантов от этой процедуры. Проблема оказалась не в детях, а в том, что чиновники на местах не синхронизировали свои действия с принятым решением.

Этот пример демонстрирует разрыв между политическими декларациями и практикой. Одни органы выпускают постановления, другие продолжают действовать «по инструкции», а школы предпочитают перестраховаться. В результате семьи, приехавшие «домой», сталкиваются с барьером, которого не должно быть.

Это нужно изменить. Правильным будет создать отдельный режим для репатриантов. Не через тот же коридор, что для временной трудовой миграции. Семьи «новых россиян» должны получать упрощённый статус с гарантированным доступом к образованию и медицине.

Также можно выработать единые правила приёма детей в школы. Нужен прямой приказ Минпросвещения: дети из русскоязычных семей зачисляются без тестов.

Третье — сопровождение. Горячая линия и уполномоченные в регионах, чтобы шел быстрый разбор конфликтных случаев. Это вопрос доверия: люди приезжают по официальной программе и ожидают прозрачных условий.

Четвёртое — "русская карта". Цифровой инструмент, подтверждающий происхождение и открывающий доступ к социальным услугам. Такой документ можно интегрировать с госуслугами и региональными сервисами.

Нам сейчас важно показать, что политика государства не только про ужесточение правил для низкоквалифицированного иностранного потока, но и реальная поддержка своих. Разделение двух каналов очевидно:
— временные рабочие руки: жёсткий контроль, без семейной нагрузки;
— репатрианты: упрощённый въезд, гарантии и интеграция.

Такой баланс отвечает и запросу общества, и стратегической задаче по укреплению человеческого капитала. Также отдельно можно говорить про то, что мы готовы принимать «культурную Россию». Т.е. тех граждан зарубежных государства, которые по происхождению и отношению к культуре видят себя россиянами.

В четвёртой части цикла перейдём к экономике. Рассмотрим, где стране действительно нужны временные мигранты, а где эффективнее инвестировать в автоматизацию и обучение собственных кадров. Речь пойдёт о квотах, отраслевых планах и о том, как измерять не «число мигрантов», а производительность труда.

Сегодня много напишут про проект бюджета. Который уже успели окрестить и «военным», и «сбалансированным». И даже позволяющим выйти в рост к 2030 году.

Окей. Пусть будет так. У каждого эксперта и оценщика своя позиция. Этот плюрализм мнений неплох. Более того, только в нем и суть. Надеюсь депутаты всё это услышат и в момент согласования зададут верные вопросы, услышав толковые разъяснения.

Если бы я был депутатом, то я бы спросил за демографию. Есть у меня такая привычка, беспокоиться за демографию РФ и её будущее. Так вот, как мне кажется, бюджет сильно бьет по стратегии «многодетности».

Поясню.
Микробизнес, который решили точечно «прижать» — это именно «семейные» допдоходы. Миллионы женщин 25-35 лет тянут онлайн-торговлю, микро бьюти продажи и крафтовое «ремесло». Зачастую это подработка в декрете или между декретами. По данным ФНС, более 7 млн женщин занимаются предпринимательством, из них 5,37 млн самозанятые. Самый «женский» рынок — это маркетплейсы (на Wildberries доля продавцов-женщин 58%).

Повышение НДС до 22%, а также втягивание МСП в НДС-контур за счёт порога 10 млн + «оптимизация» страхвзносов — это для типичного семейного кейса с оборотом 8-15 млн руб. и маржой 10-20% получится минус 10-15% чистого дохода в год. Минимум. Зафиксировали.

В РФ в 2024 году у нас — 1,222 млн рождений. Это минимум со времён 1999-го. В 2025-м пошло падение по третьим детям. Первые и так на минимумах, а вот второе-третье хоть немного, но давало положительную динамику. У вот в этом году у нас статистика по второму-третьему начинает проседать.

Вы скажите, что дети — это ипотека. Дети — это квартира. Я часто слышу от чиновников эту формулировку. Что доходы — вторичны, а жилье — первично. Да, но нет. Тут тонкий момент, что ипотека повышает вероятность планов завести ребёнка. Первого, или второго, или третьего. Но реальность в том, что решение зависит уже от дохода. Т.е. ипотека дает плюс к намерениям и планам, но если западает доход, то он уже даёт минус к возможностям.

Получается, что если сейчас государство сужает семейный бюджет, то семья теряет «подушку», из которой платили ипотеку и покрывали потребности родительства. В такой конфигурации решение «родить второго/третьего прямо сейчас» откладывается. И так будет работать экономика семей в 2026 году. А у нас и в текущей конфигурации западение.

Мы уже в демографической яме, и поэтому любой удар по женскому микробизнесу её только углубляет. Если национальная демографическая цель — вторые-третьи дети, то мы должны крепко подумать, а стоит ли бить по женскому микробизнесу. Учитывая, что макрофакторы в доходах явно не рвутся вверх.

Будь я депутатом, я бы попросил сохранить льготные страхвзносы (мама+декрет: 10% взносы на зарплаты женщин с детьми до 3 лет) и точечно поддержать «женский бизнес». Молодая семья должна почувствовать, что в этой «бюджетной нагрузке» — она в приоритете и имеет льготы. Хотя бы ипотечные бонусы при рождении детей. Т.е. списание «тела» ипотеки за рождение второго и третьего.

Пока же, моя оценка, что всё это выглядит как очень негативный фон для «вторых-третьих». Про первых даже и не заикаемся.

Миграция — это (не) проблема!
(2) #мигранты
Как внедрить модель«приехал, отработал, уехал».

В России на повестке дня оказался редкий по своей прямоте тезис: трудовой мигрант приезжает не жить, а работать. После окончания контракта он обязан покинуть страну. Этот подход, например, давно сложившаяся практика в странах Персидского залива, где трудовые рынки встроены в жёсткую схему временных контрактов. Теперь подобная модель обсуждается и у нас.

Почему это важно сейчас? Старая система патентов исчерпала себя. Формально она должна была упорядочить рынок труда, но фактически превратилась в инструмент оседания. Возможность продлевать патент на месте (без выезда), породила десятки тысяч «вечных временных» работников, которые годами живут в России, оформляясь как временные. За этим стоит простая математика: чем дольше человек остаётся, тем выше вероятность появления семьи, социальной нагрузки и закрепления в теневой экономике.

В чем логика новой модели?
Схема «приехал-отработал-уехал» строится на трёх базовых принципах.
Первое — контрактная привязка. Разрешение выдаётся не на человека вообще, а на конкретный проект, объект и регион. Срок действия совпадает с продолжительностью договора.
Второе — обязательный выезд. Продление внутри страны невозможно. Контракт закрыт — работник выехал. Только после этого можно оформлять новый въезд.
Третье — ответственность работодателя. Он обязан обеспечить жильё, зафиксировать рабочее место и нести ответственность за законность пребывания.

В ОАЭ или Саудовской Аравии подобная система существует десятилетиями. Да, у неё есть свои риски, но в ключевых аспектах она работает: миграция остаётся инструментом экономики, а не фактором социальной трансформации. Страна получает трудовой ресурс без долгосрочной интеграции, а бизнес — предсказуемость и чёткие правила найма. Для России, где запрос общества на ограничение оседания мигрантов сейчас очевиден, этот опыт весьма востребован, пусть и с адаптацией к нашим реалиям.

Как внедрять в России?
Начинаем с хорошо зарекомендовавшей себя практики пилотных проектов. Разумно начинать с отраслей, где дефицит очевиден: стройка в центральных регионах, сельское хозяйство на Юге, промышленность в Поволжье. Там можно отработать механизм проектных разрешений, цифровой учёт въезда и выезда, а также систему общежитий под контролем работодателя.

Следующий шаг — цифровая интеграция. Без единого цифрового реестра, где будет «контракт на жильё-дата выезда-биометрия-денежный след» вся конструкция рискует превратиться в очередной бумажный поток, где легко потерять концы.
Третий шаг — закрепление персональной ответственности генподрядчика. Именно он должен отвечать за легальность занятости, чтобы субподряд не уходил в бесконечные цепочки.

Такая модель способна разорвать замкнутый круг: бизнес получает доступ к трудовому ресурсу, но лишается возможности бесконечно держать «вечных мигрантов». Государство контролирует сроки пребывания и снижает нагрузку на социальные системы. Общество видит, что миграция перестаёт быть источником хаоса и превращается в управляемый процесс.

Для избирательной кампании 2026 года это может стать одной из центральных тем. Простая формула: «работать — можно, жить — только по правилам» отвечает и на социальный запрос, и на экономический вызов. А главное переводит разговор о миграции из эмоциональной плоскости в рациональную: кто нужен, зачем, на какой срок и на каких условиях.

В третьей части выйдем за пределы обсуждения патентов и проектных виз и обратим внимание на гуманитарный контур. Речь пойдёт о репатриации, русскоязычных семьях и детях, которые возвращаются в Россию, но сталкиваются с бюрократическими барьерами и хаосом в школах. Почему важно разделять низкоквалифицированный временный поток и тех, кто приезжает с намерением встроиться в российское общество? Какие инструменты нужны, чтобы поддержать «своих»?

Про запрет собак в общественных местах и в транспорте

Это классическая вилка: регулируй или запрещай. Или правила и контроль над соблюдением правил, или запрет, чтобы не было мороки с выработкой правил и контролем за соблюдением правил.

Запрет как универсальный ответ на проблемы (что так любят наши чиновники) — это не про заботу о людях, это про управленческую лень. Вместо того чтобы навести порядок в правилах и их исполнении, депутаты предлагают отрезать целый пласт городской жизни. Потому что негоже депутатам напрягаться и выписывать правила. Запретить одним махом и всё.
Плохо. Так нельзя.

Критикуешь-предлагай, да. Сделаем (в очередной раз) за депутатов их работу.

Итак, у нас у собственника пространства уже есть право устанавливать режим доступа. Кто-то разрешает собак, кто-то нет. У каждого города есть санитарные нормы и нормы безопасности. У перевозчиков регламент посадки и перевозки. Всё это стыкуется через понятные и видимые для пользователя правила, а не через тотальный запрет. Нормальная урбанистика опирается на эту матрицу разных рисков, а не на частные страхи.

Где доминируют риски и дискомфорт, там их решают точечно. Детские учреждения? Всё правильно закрытый доступ, кроме обученных собак сопровождения или чётко обозначенных терапевтических программ. Продуктовые магазины? Запрет на зал с едой, но допускаются закрытые переноски и обозначенная зона ожидания у входа. Кафе и террасы? На усмотрение заведения, предупреждающая табличка на двери. Общественный транспорт? Короткие поездки по правилам перевозчика, намордник для крупных, переноска для мелких, время вне час-пик как рекомендация. Парки? Поводок в общем периметре, площадки выгула без поводка, ограниченные территории с табличками «без собак».

В итоге: граждане-горожане понимают, что можно, что нельзя, и у кого ответственность. Всё прописано и обозначено. Нарушил — виновен.

Понимаете, господа чиновники, ответственность нужно формировать. Запретительные проекты работают ровно в обратную сторону — они создают дефицит ответственности. Запрет «сразу на всё» вроде и снимает вопрос, но по факту он переносит конфликт на улицу: штрафовать кого, за что, кто фиксирует, как оспаривать. Это еще большее административное регулирование.

Напротив, при режиме «правила и контроль» появляется четкая линия ответственности: на входе есть обозначение и их нужно прочитать, есть публичный регламент, который нужно соблюдать, есть персонал, который знает правила, есть фиксация инцидентов, есть прописанные санкции к владельцу собаки, к персоналу. Эти прописанные правила и создают ответственность. А общие обозначения «нигде нельзя» — только размывают их. Нигде нельзя, но собаки у половины страны.

Если цель безопасность и порядок, то инструментом должна быть стандартизация и этот скучный единый городской свод правил. Вроде поводок в общественных пространствах, намордник для крупных пород и собак с поведенческими особенностями. У каждой собаки обязательный жетон или чип. Можно подумать про базовую страховку гражданской ответственности владельца. Плюс прописанная ответственность за загрязнение общественных пространств. Курсы по обучению «городскому минимуму» для собаки. Плюс списки мест, где к собакам применяются повышенные требования. Список «зеленых» зон, где разрешенные pet-friendly локации.

Вот это нормальная городская среда, где и собачник, и аллергик, и дети, и разные породы. Это город, где есть предсказуемость, где снижается риск конфликтов и формируется цивилизованный сервис.

Нам нужен рабочий механизм, где граждане без собак получают безопасный поход в кафе и магазин и чистую улицу и газон. Где владельцы собак, будет знать правила и свою зону ответственности, при этом быть свободными в выборе доступных локаций без стигматизации.

Ну и главное: никто не будет подменять право собственника на свои условия. Хочет магазин «без животных» — его право. Хочет кафе «с собаками» — тоже их право. Депутаты должны защищать оба этих права. Уравновешивать их.

Конечно, это жест доброй воли. Публичный призыв к диалогу.
Конечно, не просто так и с жестким аргументом «а если нет, то...»

Грубо говоря, далее неминуемо последуют две трактовки (сами уж разберетесь у кого какая): «Москва призывает к диалогу» и «Москва угрожает эскалацией и оказывает давление».

И мирный ракурс, что Россия публично выражает готовность соблюдать ограничения ДСНВ даже после его истечения, если США сделают то же самое. Это шаг навстречу Вашингтону и жест доброй воли. Предложение сохранить контроль над вооружениями, а не разорвать его.

Но Кремль тут же и занимает жесткую позицию («готовы ответить силой», «отказ от моратория вынужденный»), что уже противники будут использовать как подтверждение агрессивного курса. Не будем делать за людей их работу, но слова «шантаж» и «под прикрытием диалога», я думаю, будут звучать.

Я бы охарактеризовал эту позицию Кремля (и видимо лично Путина) как рациональную. Россия умело «подставляет» Вашингтон. США теперь в положении, что если они не идут на встречу Москве, то именно они и ответственны за разрыв.

Если диалог и сдерживание — сохранятся, то это устраивает Москву. Если США выходит из диалога, то это также устраивает Москву. В этом рациональный подход. Прагматичный.

Многоходовочка, да. Давно не было. Даже скучали.

Миграция — это (не) проблема!
(1)
Серия материалов по одной из главных проблем современной России.

На мой взгляд, ключевая проблема текущей модели не в «наличии мигрантов», а в архитектуре рынка труда и структуре контроля. В РФ управление низкоквалифицированным трудом делегировано рынку субподрядов и «посредников по патентам». В итоге государство почти не управляет тем, кто въезжает, где живет, на каких объектах работает и когда выезжает. Управление заменено на фиксацию свершившихся фактов.

Выделим основные структурные проблемы:

— патент как суррогатный вариант разрешения на работу.
Патент оформляется на человека, а не на проект. Он не привязан к конкретному работодателю, к конкретной стройке, к смене и месту проживания. Это создает стимул к оседанию, серой занятости и к фиктивным переводам между «работодателями на бумаге».

— как следствие возникает: матрёшка субподрядов. Генподрядчик уходит на третий-четвертый слой подрядов. Ответственность за легитимность занятости и проживания мигрантов растворяется. Никто не отвечает персонально за конкретную бригаду на площадке.

— еще проблема жилья. Большая часть жилья для размещения мигрантов — это стихийные хостелы и квартиры без договоров. Отсюда санитарные риски, напряжение в районах, побеги при проверках и невозможность проследить путь мигранта от въезда в страну до конкретного места работы и проживания, а затем до выезда.

— т.е. нет цифрового следа в цепочки: въезд — контракт — проживание — зарплата — выезд. Органы надзора видят фрагменты, но не всю траекторию человека. Значит, нет инструментов превентивного контроля и быстрой депортации нарушителей.

Это нужно исправлять уже сейчас. В ближайшие полгода нужно заморозить выдачу новых патентов и открыть переход на разрешение под конкретный проект и конкретный регион с привязкой к работодателю (и графику смен). Срок до полугода. Продление только после закрытия объекта и обязательного выезда за границу (закрытие вахты).

Также стоит ввести персональную ответственность генподрядчика. Субподряд глубже двух звеньев должен быть ограничен. Ответственность за легальность мигрантов, за проживание и страхование несет только генподрядчик.

Еще создаем реестр койко-мест и общежитий. Разрешение на труд действительно только при наличии зарегистрированного места проживания.

Обязателен к оформлению страховой депозит работодателя. На каждого работника должен быть размещен депозит на депортацию и потенциальные штрафы. При нарушении депозит списывается автоматически.

Еще то, о чем я много говорил — это цифровой профиль временного работника. На въезде формируется цифровой ID: работодатель, объект, проживание, график смен, налоговый режим, дата выезда. Несоответствие по любому пункту приводит к проверке.

И плюс амнистия на 60 дней для добровольного перехода из серой зоны в государственную.

Главная идея — переносить ответственность с «мигранта вообще» на конкретного работодателя и регион. Мигрант становится рабочей единицей в системе, а контроль смещается на тех, кто его нанимает.

Патент заменяется проектной визой. Это автоматически блокирует завоз семей для низкоквалифицированного потока.

Регионы будут обязаны отчитываться публично раз в полгода (или даже квартал): доля легальной занятости, места проживания, количество нарушений и депортаций, объём штрафов.

Главный критерий для экономики не в числах по количеству мигрантов, а в росте производительности и прозрачности занятости в строительстве, ЖКХ, логистике и общепите.

Такой подход снимает главный конфликт ответственности и надзора. Государство получает управляемую систему, бизнес — понятные правила, чтобы играть в долгую. А общество — порядок и адресную ответственность.

Далее во второй части: разберём, как именно должна работать модель «приехал – отработал – уехал», что из опыта стран Персидского залива применимо в России и какие шаги реально запустить уже в ближайший год.

Лондон признает Палестину в качестве независимого государства.

Всё это подаётся как «исторический шаг», будто Великобритания изменила свою позицию. Но если смотреть на факты, это не разворот, а чистый популизм и знаменитая «двухуровневая» система от Стармера. На показ — одно, а вторым слоем все ключевые каналы поддержки Израиля сохранены: от лицензий на экспорт вооружений до участия в программе F-35 и разведывательных операций.

После 7 октября 2023 и до 31 мая 2024 правительство Британии выдало Израилю 108 экспортных лицензий, из них 42 — на военные товары и 66 — на «dual-use» технологии. В 2022 году объём составил £42 млн, в 2023 — £18 млн. Суммы кажутся невеликими, но речь о критически важных комплектующих в цепочках поставок.

2 сентября 2024 Лондон объявил «приостановку» примерно 30 лицензий из около 350 действующих. На деле речь шла только о тех товарах, которые «могут быть использованы в Газе». Формулировка расплывчатая и легко приодолимая. Общая экосистема поддержки осталась рабочей.

Главная неснятая скоба: F-35. Британия продолжает поставлять компоненты в глобальный пул программы, откуда их получает и Израиль. Высокий суд Лондона 30 июня 2025 подтвердил законность так называемого «F-35 carve-out»: даже признавая риск нарушений международного гуманитарного права. Суд переложил ответственность на политиков. То есть канал остаётся открытым.

Не стоит забывать и о разведке. С декабря 2023 года британские ВВС ведут регулярные разведполёты «в поддержку операций по освобождению заложников». По данным AOAV и Declassified UK, к лету 2025 их количество превысило 600. Минобороны отказывается раскрывать детали, но очевидно: это системная операционная помощь Израилю, а не нейтральный мониторинг.

Добавим сюда корпоративную инфраструктуру: британские компании годами производят комплектующие и технологии двойного назначения для израильского ВПК. К концу 2024 оставалось около 350 активных лицензий.

По фактам получается, что Лондон сделал политический жест, но материальную архитектуру поддержки Израиля не тронул. Нет эмбарго, нет полного стопа поставок, нет разрыва по F-35, разведка продолжается. Нет и поддержки исков против Израиля в международных судах, нет пакета восстановления Газы. Это не отказ от участия, а лишь смена вывески для международной аудитории.

Если Британия серьёзно признаёт Палестину, шаги очевидны: полный стоп военных и «dual-use» поставок, отказ от участия в F-35-пуле, прекращение разведподдержки, юридическая и финансовая ответственность за восстановление. Пока же это пиар-жест и не более.

Трамп ввёл сбор в размере $100 тысяч за подачу визы H-1B, пишет Bloomberg. Это рабочая виза, которая позволяет компаниям из США нанимать высококвалифицированных специалистов из других стран с профильным образованием.

У США вот свой «кризис кадров» (нам бы такой «кризис»).

У них своя специфика. В США нет катастрофического дефицита населения (как, простите, в России) (ну или в Германии). Проблема Америки в другом: у них слишком много выпускников гуманитарных (угадайте чья аудитория с гендер-стадис, ага) и еще бизнес-школ, а слишком мало инженеров и математиков. Вузы массово штампуют «креативных менеджеров», а рынок требует профессиональных айтишников и разработчиков.

До сих пор разрыв закрывался за счёт иммиграции: Индия, Китай, Россия давали десятки тысяч инженеров и программистов. Теперь администрация Трампа решила прикрыть поток и заставить корпорации вкладываться в американцев, а не в импорт мозгов.

Идея в том, что: платить не индийцу $80к (который будет работать на $20к), а вложить эти 100к в подготовку местного выпускника. У корпораций есть эти деньги. У США есть для этого инфраструктура. Трамп реализует свой политически лозунг «рабочие места американцам». Делает Америку великой опять.

Важно понимать, что это очень американская тема. Скопировать не получится. США могут «закрыть» рынок труда, потому что волна притока капитала и технологий — сильная, а внутренняя демография — на хорошем уровне. Убираем одно и добавляем другое. И то, и то — имеется в наличии. Для других стран такой манёвр смертелен: закрыв границы для квалифицированных мигрантов, они останутся без кадров вообще.

Можно даже сказать, что Трамп начинает формировать «поколение Трампа». Студенчество ориентированное на интересы США. За республиканские интересы США.
Молодец.
Завидуем

Про Трампа в Лондоне

За красивой картинкой королевских приемов и смен нарядов принцессами и первыми леди, скрывается один простой и банальный факт: Трамп приехал, чтобы сделать Трампа великим.

Больше ничего. Можно на этом заканчивать анализ этого визита. Тщеславное мероприятие тщеславного Президента, чтобы говорить всем, что он Первый Президент США который удостоился столь королевского приёма. Супер-пупер королевского ужина!

Все договоры-уговоры — вторичны. Всё было ради картинки. Пофоткаться, чтобы транслировать в США, что «Америка теперь самая горячая».

Собственно фактура политической составляющей (весьма блёклая и рамочная) не дает сомнений в том, что я прав. Ничего конкретно (за пределами уже имеющихся проспектов) не было подписано. Ничего острого не было озвучено во время и после. Можно даже сказать, что Трамп съездил на ужин и вернулся обратно в Америку. Тарелочник, ага.

Всё.
И я серьезно. Никаких разворотов по Украине, никакой жесткой риторики по Стармеру. Ни-че-го не было. Подписали документы в шатре и рядом с ним дали скучнейшую пресс-конференцию. Самая сенсационная новость — это про базы США в Афганистане. Возвращение в Афганистан.

Про миграцию
В свете вчерашних заявлений (и не только).

Получается, что в РФ вновь меняются правила игры на поле миграции. Министр экономразвития Максим Решетников формулирует «возвратную» модель. Модель вахты. Иностранцы приезжают работать, но без семей и детей, и сразу уезжают обратно.

Формально логика государства понятна: мы снимает с себя ответственность за школы, медицину и интеграцию. И превращая мигрантов в чисто экономический инструмент и функцию на рынке труда. Но на деле это не стратегия, а очередная тактическая перестановка. Заплатка, уже простите.

И вопрос еще, а как это реализовать и какой с этого будет толк? Ведь, во-первых, мы закрепляем факт низкоквалифицированной миграции + текучку кадров. Во-вторых, расписываемся что будет отсутствовать интеграция. Эти «вахтовики» не станут частью общества, не будут учить язык, не будут вкладываться в страну. Тут важно понимать, что в этом всём есть и риски.

Т.е. мигрант-вахтовик, который на таких условиях приезжает — это не высококвалифицированный специалист. Очевидно почему. И даже низкая квалификация тут становится с оговорками. Когда мы говорим, что мигранту не нужен «российский соцпакет», то, согласен, что в этом есть социальная и финансовая логика, но это как сотруднику в офисе не давать доступ в туалет и на кухню. Он будет лучше работать? Он не пойдет за угол во двор, чтобы там справить нужду?

Понимаете? Вся эта интеграция нужна для того, чтобы мигрант «играл по правилам». Если не дать мигранту доступ к медицине, то сформируется серый рынок с низким качеством. Сформируется анклавность, где мигранту будут «формировать свою культуру». Да, как бы временно и потом уедут, но для жителя Москвы эта смена лиц не будет иметь значение. У него перед глазами будет обособленная ячейка из «вахтовиков», которые не знают языка и культуры. Они как бы туда-сюда, но для москвича это будет как «здесь кто-то всегда». Ну, если мы их не за заборы хотим завозить и изолировать, чтобы «только работали и домой».

Это только красиво звучит: приехал-поработал-уехал. Но «создать условия» для этого «поработал» необходимо в том числе и для этой самой производительности труда.
Или, или.
Или в бараках будут полуголодные тысячи человек. Или в нормальных условиях десятки и сотни. Т.е. массовое дешевое низкоквалифицированное или точечное среднеспециальное.

Но я даже не об этом.

Главная проблема в том, что миграционная политика в России за последние годы постоянно дергается из стороны в сторону. Ещё в 2006 году была запущена программа переселения соотечественников, которую власти не раз называли «стратегической». На неё возлагали надежды как на демографическое спасение: десятки тысяч граждан стран СНГ должны были переехать в Россию с семьями и получить паспорта. Позже звучали инициативы о введении «русской карты» для этнических русских за рубежом, чтобы закрепить их в стране. В 2010-е акцент сместился на интеграцию: мигрантов обязывали сдавать экзамены по русскому языку, вводили программы культурной адаптации, поддерживались школы, куда ходили дети приезжих.

А уже с 2020-х тон поменялся: разговоры о «чужих детях», которых Россия «не обязана учить», противоречат прошлым попыткам строить систему интеграции. При этом совсем недавно, в 2021–2022 годах, обсуждались планы о «квалифицированной миграции»: хотели привлекать айтишников, инженеров и врачей на долгий срок, предлагать им гражданство и жильё. Теперь же поворот на 180 градусов: никаких семей, никаких детей, только рабочие руки на вахту.

Такое постоянное колебание делает невозможной предсказуемость. Для бизнеса нет ясных правил: то обещают поток закреплённых кадров, то резко закрывают кран. Для самих мигрантов тем более: сначала им предлагают будущее в России, потом дают понять, что они здесь временно. Нет национальной стратегии.

И на этом фоне заявление о том, что «будущее за ростом производительности труда», звучит как красивая декларация без реального подкрепления. Вместо того, чтобы инвестировать в технологии и образование своих людей, мы продолжаем играть в маятник: от «русской карты» до «вахтовых рабочих».

#кризискадров VII

Итак, мы с вами прошли через все этапы диагностики кадрового кризиса, разобрали попытки его решения. Удачные и не очень, технологические и миграционные. Время подводить итоги. И они неутешительные. Только не потому, что проблема нерешаема, а потому, что решение требует того, к чему мы как общество и государство, как мне кажется, не готовы. Решение кадрового кризиса лежит через долгосрочное планирование, серьезные инвестиции и контроль за ними. Ну и, главное, признание масштаба проблемы.

При этом чиновники прекрасно видят проблему. В кабинетах министерств лежат аналитические записки с теми же выводами, что и в моём цикле. На многие из этих исследования я ссылаюсь. Чиновники понимаю и знаю, что в демографии — катастрофа, образование — не соответствует потребностям и среднего качества, миграция — провалена и сейчас это палка о двух концах.

Решение, как я уже говорил, есть и оно системное. А любое системное решение упирается в деньги и политические риски.
Восстановить систему профтехобразования? Это сотни миллиардов рублей, при том, что весь бюджет на образование в 2024 году составлял около 1,5 трлн, а на профобразование тратится лишь 5-7% этой суммы.
Повысить престиж рабочих профессий? Это во многом признать провал тридцатилетней политики «всеобщего высшего образования». Эти триллионы в год в пустоту.
Создать условия для квалифицированной миграции? Это уже заход на социальное напряжение и электоральные риски.

Проще запускать косметические программы переподготовки, рапортовать о цифровизации к 2030 году и надеяться, что «как-нибудь само рассосется».
Не рассосется. Как раньше не будет.

Крупные компании понимают остроту проблемы лучше всех — они первые сталкиваются с невозможностью найти специалистов. Но их горизонт планирования в РФ редко превышает 3-5 лет, а подготовка кадров — это 10-15 лет инвестиций. Советский масштаб планирования.

Норникель, например, может позволить себе корпоративный университет — у них горизонт планирования измеряется десятилетиями по разработке и эксплуатации месторождений. А условный машиностроительный завод, который не знает, будет ли жив через год и для чего будет нужен? Что он будет через год собирать… Нет, для него готовить кадры по 10 лет не имеет смысла. Поэтому, он лучше переманит готового специалиста, чем вложится в обучение молодежи.

Результат или «ситуация»: все ждут, что кадры подготовит кто-то другой. Государство кивает на бизнес, бизнес — на государство. И так по кругу, а время уходит.

Тоже самое и на бытовом уровне. Житейском. Родители хотят, чтобы ребенок получил высшее образование «для статуса». Молодежь хочет быстрых денег без долгого обучения — отсюда массовый уход в блогеры и трейдеры. Работающие специалисты не хотят переучиваться: «в 45 лет снова за парту?»

При этом все хотят качественных товаров, работающей инфраструктуры, технологического развития. Но кто будет это все создавать, если инженер — это «непрестижно», токарь — это «для неудачников», а агроном — это «деревня»?

Что же дальше? Какие у нас сценарии развития?

Первый — это инерция. Самый вероятный. Если продолжать в том же духе — косметические меры, имитация решений, надежда на технологические чудеса (вспоминаем нанотехнологии, да) — нас ждет японский сценарий, только хуже.

К 2030 году дефицит квалифицированных кадров достигнет критической массы. Уже сегодня, по данным РСПП и РАНХиГС, он оценивается в 4,8-5 млн человек, к 2030 может вырасти до 7-8 млн. Новые производства невозможно будет запустить физически — некому работать. Существующие начнут деградировать — некому обслуживать и модернизировать. Экономика застынет в состоянии «поддержания штанов» — все силы уйдут на то, чтобы хоть как-то функционировало то, что есть.

При этом у Японии есть технологический задел: плотность роботов 400+ на 10 тыс. работников. В России — всего 6. Есть огромное количество частных накоплений у населения и корпораций. Да, у них рекордный госдолг, но он в основном внутренний и не мешает экономике работать. У нас ни такого уровня технологий, ни такого запаса частных сбережений нет.

По оценке ВШЭ, кадровый дефицит уже сейчас стоит экономике 1,5-2 процентных пункта роста ВВП ежегодно. Это цена бездействия в реальном выражении.

Второй сценарий, который мы можем рассматривать — это сценарий мобилизации. Альтернатива «японской инерции» — это признать кадровый вопрос приоритетом номер один. Не на словах, а на деле.
Это означает: деньги. Много денег. Очень. Не миллиарды, а сотни миллиардов рублей. На образование, на инфраструктуру для мигрантов, на достойные зарплаты преподавателям и мастерам производственного обучения.
+ время. Минимум 10 лет последовательной политики. Никаких «оптимизаций» и «коррекций» каждые 2–3 года.
+ политическая воля. Готовность принимать непопулярные решения. Например, ограничить прием в вузы на «модные» специальности и расширить на инженерные. Или платить токарю высшей квалификации больше, чем менеджеру среднего звена.
+ изменение общественного договора. Это самое сложное. Нужно, чтобы общество приняло: не все должны иметь высшее образование, физический труд — это достойно, а учиться нужно всю жизнь.

Звучит как хороший план. Но его нужно реализоваться уже сегодня. Точка невозврата уже скоро. 2025-2026: последний шанс на маневр. Если начать системные изменения прямо сейчас, к 2030 году можно получить первые результаты. Выпускники обновленных техникумов, первая волна интегрированных мигрантов, плоды корпоративных образовательных программ.

Но окно возможностей закрывается. Каждый потерянный год — это усугубление дефицита, потеря компетенций, деградация образовательной системы. В 2030: развилка закрывается. Это факт. Если к 2030 году системные изменения не запущены, догонять будет поздно. Поколение опытных специалистов уйдет на пенсию, молодежь 2000-х не получит нужных компетенций, которые можно встроить в экономику, технологический разрыв с развитыми странами (уже азиатскими) станет непреодолимым.

Это не апокалипсис — страна не исчезнет. Но это гарантированная стагнация на поколение вперед. Экономика, неспособная к развитию из-за отсутствия человеческого капитала. Сколько бы ресурсов мы не добывали и не продавали — дороги строить будет некому.

Главный неудобный вывод: мы сами создали этот кризис и продолжаем его усугублять. Есть конкретика в «неправильных решениях». Мы сами разрушили систему профтехобразования: потому что «рынок сам всё отрегулирует». Мол, запрос на юристов и экономистов выше!

Мы сами девальвировали инженерные профессии — потому что опять же «юрист и экономист звучит солиднее». По-западному!
Мы сами подсели на дешевую мигрантскую рабочую силу — потому что «зачем платить больше» и планировать на 5-10 лет вперед. Зачем готовить своих, если быстрее набрать чужих.

Мы поверили в технологические сказки. От «нано до ИИ». К 2015 — взлетит! К 2020 — взлетит! К 2030! И так далее.

Теперь пожинаем плоды. И никакие ChatGPT, роботы или индийские программисты не решат проблему, которую мы создавали 30 лет. Мы не можем взять и купить «рынок труда» и «человеческий капитал». Разменять его на ресурсы. Добывать ресурсы скоро будут некому.

Вместо морали.
Этот цикл текстов — не попытка нагнать панику или покритиковать всех и вся. Это попытка трезво оценить ситуацию и показать: решения существуют, но они требуют честности, решимости и политической воли. Они требуют компетенций. Ответственности.
Кадровый кризис — это не абстрактная экономическая проблема. Это вопрос о том, в какой стране мы будем жить через 10-20 лет. Будет ли она способна развиваться, создавать, конкурировать? Или превратится в музей советского индустриального наследия, медленно ветшающий и неспособный к обновлению? Ведь, что «не советского» мы создали за эти годы? Армию юристов, которые работают курьерами и «инфоцыганами»?

Выбор за нами. Точнее, за теми, кто принимает решения. Самые главные решения в стране.
Но и общество должно понимать: чудес не будет. Сказки про 2030 год — это популизм. Будет либо тяжелая системная работа на годы вперед, либо медленное сползание в технологическую периферию. Не среднего уровня, он, дай бог, есть у нас сейчас, а куда-то ниже.

Время для решения еще есть. Но его остается все меньше. И это, пожалуй, единственный ресурс, который нельзя ни купить, ни заменить, ни автоматизировать.

Кадры решают всё. Эта советская максима не устарела. Для такой огромной страны с ресурсной и технологической базой — кадры решают всё. Со времен СССР изменилось только понимание того, какие именно кадры нужны и как их готовить. Но без них — никак. Ни сейчас, ни через 10 лет, ни в эпоху искусственного интеллекта и роботизации.

Потому что за каждым роботом стоит инженер, за каждой нейросетью — программист, а за каждым прорывом — человек.
И если этих людей не будет, не будет и будущего.

А для России хотелось бы лучшего будущего. И в наших руках его построить. Тех, что еще остались и готовы работать.

Про российское ИИ

Российские банки начали тестировать китайские ускорители для задач искусственного интеллекта. Сбер ищет решение под тысячи чипов в год, Т-Банк и Альфа-Банк ограничиваются сотнями. Задачи простые: скоринг, антифрод, рекомендации. Здесь китайские MetaX и аналоги способны работать.

Но давайте назовём вещи своими именами. Китайские чипы это не замена Nvidia, а технологический компромисс. Они закрывают только базовые сценарии, но как только речь заходит о ресурсоёмких задачах (больших языковых моделях, сложных мультимодальных системах), то становится очевидна технологическая граница. И эта граница будет определять развитие российского ИИ на годы вперёд. Увы.

Ключевая проблема даже не в «железе», а в экосистеме. Ситуация сегодня выглядит так: Nvidia остаётся глобальным стандартом. Все ключевые фреймворки и библиотеки изначально пишутся под неё, она формирует правила игры, а остальные лишь догоняют. Китайские ускорители пока не конкуренты, а скорее нишевые аналоги, под которые приходится подстраивать существующие модели и переписывать код. Это не вопрос удобства, а вопрос совместимости: любая адаптация стоит денег и времени.

Даже если завтра Nvidia снова станет доступна, то переключение от Китая потребует колоссальных инвестиций: переучить инженеров, перестроить инфраструктуру, перенести весь накопленный софт. Гораздо проще и дешевле остаться на китайском треке, чем возвращаться. Поэтому китайские решения — это инструмент выживания, но не путь к лидерству. Они позволяют держать в рабочем состоянии прикладные сервисы, но не дают шанса на прорыв.

Отсюда и общая национальная ИИ стратегия, если хотите. Делать ставку не на гонку «железа», а на умение работать в условиях ограничений. Алгоритмическая оптимизация и сжатие моделей становятся ключом: выиграет тот, кто научится извлекать максимум из скромных ресурсов. Второй путь для нас — это развивать прикладной ИИ именно под локальные задачи. Скоринг, антифрод, документооборот. Те сферы, где не нужны гигантские мощности, но важна надёжность и быстрая отдача.

Еще вариант, встроиться в китайский стандарт и занять в нём свою нишу. Но это уже путь зависимости (антисуверенности): архитектура и развитие будут определяться Пекином. Это скорее стратегия «подключиться к чужой экосистеме», чем построить свою. Для некритических областей — допустимо.

Т.е. для нас сейчас главный вопрос в том, получится ли выжать из этого «среднего класса» (который очевидно технологический потолок для нас) максимум или он станет для нас вечным приговором. Нам важно научиться строить собственную логику применения ИИ — там, где не нужны самые тяжёлые модели, но можно быстро показать результат. Вот это национальная ИИ-стратегия.

#кризискадров VI

Сегодня говорим про миграцию. Тема не из простых. Хотя простых у нас и не было.

Трудовая миграция — это вроде и самое очевидное, но и самое спорное решение кадрового кризиса. С одной стороны, логика действительно железная: не хватает рабочих рук, так привезём эти руки из-за границы. С другой, это у нас как хирургическая операция по трансплантации: быстро и эффективно, но с рисками отторжения и осложнений. А главное, что это не лечит причину болезни, а только снимает острые симптомы. И на «новый орган» так же начинает идти общее заражение.

Главное, что мы должны сегодня понять — в России своя специфика. Очень и очень особенная ситуация. Два полюса миграции в РФ: массовость против квалификации. У нас дешевый массовый мигрант стал решением большой проблемы, но породил куда большие издержки. Привел к осложнениям.

Российский строительный сектор сейчас уже сложно представить без мигрантов из Средней Азии. По официальным данным — это около трех миллионов человек. По неофициальным оценкам — в полтора-два раза больше. Эти мигранты закрывают потребности в рабочих руках на стройках, в ЖКХ, в благоустройстве.

Казалось бы, успех? Инфраструктура ведь нужна. А благоустроенная Москва — лучший город на земле. Да, но не совсем. Формально рабочие места закрыты, но качество работ упало настолько, что благоустраивать приходится год за годом. Про это не любят говорить, но это действительно так.

Почему же так происходит? Дело не в национальности или врождённых способностях — это важно подчеркнуть. Дело в системе. Структуре труда. Мигрант приезжает на 9 месяцев, работает без оформления, живёт в вагончике по 20 человек, не говорит по-русски, не знает российских СНиПов и ГОСТов. Не знает законов. Его задача — быстро заработать и уехать. Ни о каком профессиональном росте речи не идёт. Не о каком стремлении повышать и улучшать квалификацию не идёт речи.

Более того, массовый приток неквалифицированной рабочей силы убил мотивацию готовить собственные кадры. И это страшное последствие массовый миграции. Зачем учить молодого россиянина на маляра-штукатура, платить ему достойную зарплату, если можно нанять пятерых жителей Средней Азии за те же деньги?

Результат: за 15-20 лет массовой миграции у нас нет ни собственных строительных кадров, ни качественного строительства. А когда в 2022 году часть мигрантов не смогла приехать из-за логистических проблем, стройки встали. И издержки тех проблемы — в цене на квартиры в 2025!

Массовая трудовая миграция в РФ не работает, как система. Она деструктивна.

На другом полюсе у нас попытки привлечь высококвалифицированных специалистов. И тоже… всё не очень. Например, все смотрят на индийских программистов: английский знают, кодить умеют, зарплатные ожидания ниже московских. Подходит? Да, да, да. Очень нужны кадры.

Яндекс в 2019 году запустил программу привлечения разработчиков из Индии. Результаты оказались не самыми однозначными. Да, пришли сильные специалисты. Но:
— культурный код оказался несовместим. Индийцы привыкли к жёсткой иерархии, российская IT-культура более плоская. Конфликты на ровном месте и низкая корпоративная этика.
— климатический шок. После Бангалора московская зима — это испытание. Многие уезжали, не продержавшись и года.
— семейный вопрос. Приехать самому — одно. Привезти семью в страну, где жена не найдёт работу, а дети пойдут в русскую школу — совсем другое.

В итоге значительная часть специалистов уехала, и через два года в компании осталась лишь малая доля. Расходы на релокацию, адаптацию и обучение оказались выше, чем подготовка местных кадров. Т.е. мы упираемся в то, что «просто завезти» — не работает.

Есть несколько факторов, почему это происходит. Прежде всего, языковой барьер глубже, чем кажется. Дело не только в бытовом общении. Инженер должен читать техническую документацию, токарь — понимать чертежи с пометками, программист — коммуницировать с заказчиком. Всё это на русском.

По словам участников отрасли, в «Росатоме» пробовали привлекать специалистов-ядерщиков из Китая. Квалификация высочайшая, опыт колоссальный. Но вся документация на русском, вся терминология специфическая, все совещания требуют не просто знания языка, а понимания контекста. Попытка быстро интегрировать таких специалистов не дала результата.

Русский язык быстро не возьмешь. А всем коммуницировать на английском – это уже особенность российского бизнеса. Малый процент говорит на английском и готов перестаиваться под англоязычный формат.

Дальше: культурная пропасть. Мы, как мне кажется, недооцениваем культурные различия. Немецкий инженер не понимает российского «авось заработает». Азиатский специалист не понимает, почему нельзя работать 12 часов в день. Индиец не понимает, почему неформальные договорённости важнее формальных инструкций.

В крупной металлургической компании наняли группу специалистов из Германии для модернизации производства. Немцы написали идеальные регламенты, расписали процессы до минуты. Но они не учли российскую специфику: изношенное оборудование, перебои с поставками, необходимость импровизировать. Через полгода контракт расторгли по обоюдному согласию.

Еще один пункт: инфраструктура для жизни. Квалифицированный специалист, как мы понимаем, это не гастарбайтер в вагончике. Ему нужна нормальная квартира, школа для детей, медицина, досуг. А что мы можем предложить?

Международные школы есть только в Москве и Петербурге. Англоговорящий врач тоже. Привычная еда, религиозные центры — всё это концентрируется в столицах. А специалисты нужны в Челябинске, Новосибирске, Нижнем Тагиле. Нехватка кадров «всероссийская проблема».

Что же делать? Часто слышу, что решение — это кейс ОАЭ. Эмираты превратились из пустыни в технологический хаб за 30 лет. Как раз через грамотную миграционную политику.
Что конкретно сделали:
— Чёткая сегментация. Рабочие на стройках из Пакистана и Бангладеш — живут в кемпах, приезжают на 2 года, уезжают. Есть специалитет из Европы и США — для них строят районы с привычной инфраструктурой. Есть средний класс из Индии и Филиппин — для них свои условия.
— Инфраструктура создается под каждый сегмент. Индийские школы для индийцев, британские для британцев. Мечети для мусульман, храмы для индуистов, церкви для христиан. Супермаркеты с привычными продуктами для каждой диаспоры внутри зоны расселения.
— Понятные правила игры. Приехал специалистом — получаешь резидентскую визу, можешь привезти семью, дети пойдут в школу, через 10 лет можешь претендовать на ПМЖ. Всё прозрачно, никаких серых схем.
— Английский как лингва-франка. Все документы дублируются на английском, все госуслуги доступны на английском, в больницах и школах говорят на английском.

Пример прекрасный и рабочий. Но мы не ОАЭ.

У нас другой климат и география. В Дубае море и +30 зимой — это аргумент для релокации. В Омске -30 и рядом тайга – это антиаргумент. Мы можем сколько угодно говорить о красоте русской зимы, но квалифицированный специалист из Индии или Бразилии выберет Канаду или Австралию, а не Сибирь.

+ политический контекст. Всё еще актуален и продлится какое-то время. А специалисты нужны уже сегодня. Я имею в виду, что после 2022 года привлечь зарубежных специалистов стало практически невозможно. Даже те, кто готов работать за хорошие деньги, сталкиваются с проблемами по санкциям и репутационным рискам.

+ заслонка с нашей стороны. Чтобы официально нанять иностранного специалиста, нужно пройти девять кругов бюрократического ада. Квоты, разрешения, приглашения, регистрации. Процесс занимает месяцы. Крупные компании уже давно жалуются: оформление приглашения для специалиста занимает до 3-4 месяцев. За это время он может получить оффер в Европе, где весь процесс займёт 3 недели.

В общем, нам нужно трезво оценивать свои шансы. И свою реальную ситуацию. Миграция может частично решить кадровый кризис, но только при (строгом) соблюдении условий:

Точечный отбор вместо массового завоза.
Нужны не абстрактные «рабочие руки», а конкретные специалисты под конкретные задачи. Как в Германии, например, действует система Blue Card, где визы дают тем, у кого есть контракт в дефицитной профессии — врач, инженер, IT-специалист. В результате страна закрывает критические дыры, а не превращается в склад дешёвой рабочей силы. Для России подобная модель означала бы реестр востребованных профессий с жёсткой квотой и обязательствами работодателя.

Создание экосистемы для квалифицированных мигрантов.
Условный инженер из Белоруссии или наладчик ЧПУ из Чехии не поедет в Россию жить в общежитие. Ему нужна квартира, нормальная медицина, школа для детей, культурная среда. В Казахстане в 2023 году приняли программу Digital Nomads с налоговыми льготами и готовыми коворкингами под IT-специалистов — туда реально поехали программисты из СНГ. Россия могла бы сделать аналог — технопарки с жильём, инфраструктурой и налоговыми льготами для приезжих специалистов.

Интеграция, а не изоляция.
Сейчас у нас мигрант живёт «своей жизнью»: землячество, серый рынок труда, минимум контактов с обществом. Это путь к гетто и росту напряжённости. Нужны курсы русского языка и культурной адаптации, программы наставничества, карьерные лифты. В Канаде, например, действует программа Settlement Services: приезжему помогают найти работу по профессии, обучают детей, подключают к локальным сообществам. Без такой интеграции мигрант остаётся «временно приклеенным пластырем», а не полноценной частью экономики.

Защита внутреннего рынка труда.
Миграция не должна демпинговать зарплаты и убивать стимулы для подготовки своих кадров. Сегодня в строительстве мы имеем ровно обратное: мигрант получает 40 тысяч, россиянину за ту же работу надо платить 70-80. Логика работодателя понятна, но результат — россияне уходят из профессии (в курьеры), профтех закрывается, зависимость от миграции растёт. В Южной Корее этот вопрос решают жёстко: иностранцы не могут получать меньше, чем местные по отраслевому стандарту. Для России такой механизм означал бы минимальные отраслевые тарифы и равные условия игры для всех. Плюс, отсутствие «серости».

Но даже при идеальном исполнении миграция — это хирургия, а не терапия. Еще и еще раз это указывают. Она может снять острый приступ кадрового голода, но не вылечит болезнь. Потому что болезнь: в разрушенной системе профобразования, демографической яме и модели экономики, где проще завезти чужие руки, чем вкладываться в свои.

В заключительной части цикла подведём итоги: какие неудобные выводы следуют из моего анализа и почему решение кадрового кризиса требует не косметических мер, а системной перестройки? Почему нам нужна смены парадигмы и не меньше.