Подгорнов

Продолжаем цикл: Демография как национальная стратегия
II — Патриархальная семья: почему традиционная модель была эффективной и почему она мертва
(1) #демография

Когда речь заходит о «традиционных ценностях», обычно имеется в виду некий идеализированный образ: большая крепкая семья, много детей, чёткие роли, стабильность, преемственность поколений. Предполагается, что возврат к этой модели решит демографические проблемы.

Проблема в том, что реальная традиционная семья имела мало общего с этим образом. И главное — она была эффективна только в строго определённых экономических и социальных условиях, которых больше не существует.

Чтобы понять, почему попытки реанимировать патриархальную модель обречены на провал, необходимо разобраться, как она на самом деле работала.

Демографическая иллюзия: нас было много, но… ненадолго

Перепись 1897 года: почти 130 миллионов человек в Российской империи. Впечатляющая цифра — почти в два раза больше, чем в США (76 млн), и значительно больше, чем в Германии (60 млн).

Но абсолютные числа вводят в заблуждение.

Ключевые показатели:
— Из 100 родившихся мальчиков до года доживали 70, до 20 лет — 49, до 50 лет — 36.
— У девочек: 74 до года, 53 до 20 лет, 39 до 50 лет.
— Средняя продолжительность жизни: мужчины — 31 год, женщины — 33 года.
— Коэффициент младенческой смертности: 261 на 1000 (в США — 124).

То есть 130 миллионов на бумаге — это по возрастной структуре огромная доля детей и подростков, половина из которых не доживёт до взрослого возраста. Взрослого работоспособного населения было значительно меньше, чем кажется по общей численности.

Высокая рождаемость как компенсаторный механизм

На одну женщину в конце XIX века приходилось более 7 рождений. Для женщин в браке — 9. Рождаемость — 50 на 1000 человек населения. Это не признак благополучия. Это вынужденная стратегия выживания в условиях чудовищной смертности.

Многорождаемость не приводила к многодетности. Из девятерых рождённых до совершеннолетия доживали трое-четверо. Семья рожала много не потому, что хотела большую семью, а потому, что иначе род просто прервётся.

Две причины вынужденной высокой рождаемости:
— Отсутствие контрацепции. Каждый половой акт нёс риск беременности. Контрацептивная культура начала формироваться на Западе с середины XIX века, у нас — значительно позже.
— Ранние браки. 14-18 лет. Это механизм контроля рождаемости, только наоборот: чем раньше вступить в брак, тем длиннее репродуктивный период.

Назвать такую рождаемость «эффективной» невозможно. Это была демографическая катастрофа, которую пытались компенсировать количеством попыток.

Семья как производственная единица

Патриархальная семья — это не про любовь, привязанность или воспитание. Это экономическая ячейка, микропредприятие по производству товаров и продовольствия.

Аграрное общество = натуральное хозяйство. Что семья произвела своими руками — на то и живёт. Отсюда вся структура семьи:

Единоначалие. Патриарх как директор производства. Абсолютная власть, жёсткий контроль всех процессов. Не из садизма (за что бывает критикуют патриархат), а из необходимости поддерживать эффективность в условиях постоянной борьбы за выживание.

Жёсткое распределение ролей. Каждый член семьи выполняет строго определённую функцию. Взаимозаменяемость важнее индивидуальности. Если кто-то заболел или умер — его роль должен занять другой без остановки производства.

Широкая структура (3+ поколения). Не из любви к бабушкам, а из экономической целесообразности. Большая семья устойчивее к рискам: овдовения, осиротения, инвалидности, болезней, войн, голода. Кто-то из 10-12 членов выживет и сможет прокормить остальных.

Устойчивость ролей и статусов. Никакие личные желания не влияют на распределение функций. Женщина — хозяйка и мать. Мужчина — работник в поле. Младший сын — подчинённый. И так до конца жизни. Стабильность важнее самореализации.

Цена выживания: отсутствие суверенности

Главный недостаток патриархальной модели — полная зависимость всех членов семьи от главы и от общины. + Экономическая зависимость. Ни землёй, ни хозяйством семья часто не владела. Община решала, кто что получает. Личного бюджета не существовало. + Социальная зависимость. Община контролировала браки, разделение имущества, разрешение конфликтов. Выйти за пределы общинного порядка означало маргинализацию. + Физическая зависимость. Полурабское положение женщин и младших членов семьи.

Дети как утилитарный ресурс

Современное представление о детстве это продукт XX века. В патриархальной семье ребёнок воспринимался как мелкая рабочая сила, которая, если доживёт, станет основной.

Никакого особого ухода, воспитания, родительской привязанности не было. Родился — подвесили люльку в углу избы, кто свободен — покачнёт. Есть молоко у матери — покормит. Нет — найдут кормилицу или обойдутся как-нибудь.

Лев Толстой, «Воскресение»:
«Незамужняя женщина рожала каждый год и, как это обычно делается по деревням, ребёнка крестили, и потом мать не кормила нежеланнō появившегося, не нужного и мешавшего работе ребёнка, и он скоро умирал от голода».

Вересаев, «Лизар» (врачебные записки, конец XIX века):
«Прежде, барин мой жалобный, лучше было. Жили смирно, бога помнили, а господь-батюшка заботился о людях, назначал всему меру. Война объявится, а либо голод, — и почистит народ. Бобушки придут, — что народу поклюют! Сокращал господь человека, жалел народ… Дай, господи, скотинку с приплодом, а деток с приморцем».

Это не жестокость. Это адаптация к реальности. С такой смертностью невозможно эмоционально привязываться к каждому ребёнку — это прямой путь к психологическому краху. Отстранение было механизмом психологической защиты.

Почему это работало

В условиях аграрной экономики и высокой смертности патриархальная семья была единственной жизнеспособной моделью.

Малая семья (муж + жена + дети) не выживала. Слишком высокие риски: болезнь, смерть кормильца, неурожай и всё — семья обречена. Только широкая структура с взаимозаменяемостью обеспечивала устойчивость.

Индивидуализм был роскошью, которую нельзя было себе позволить. Выбор партнёра по любви? А если он умрёт через год? Отказ от работы в поле ради воспитания ребёнка? А кто тогда будет кормить семью?

Жёсткость конструкции была оборотной стороной эффективности. Да, это было тяжело. Да, это ограничивало свободу. Но это позволяло выживать.

Сословная структура: Россия — страна крестьян

Важный момент: мы говорим о крестьянстве не из академического интереса, а потому что это и есть Россия. Наша настоящая традиция — крестьянская.

Перепись 1897 года:
— Дворяне — около 1%
— Купцы — 0,6%
— Мещане (городские обыватели) — 10,6%
— Крестьяне — 84,1% (в Европейской России).

Из 1000 человек — 841 крестьянин. Дворянская, купеческая, интеллигентская культура — это тонкая плёнка на поверхности. Фундамент — патриархальная крестьянская община.

Мы в третьем-четвёртом поколении — выходцы из деревень. Наши бабушки и прабабушки выросли в этих самых широких семьях по 10-12 человек. Эта надстройка до сих пор в нас. Представления о «правильной» семье, о ролях мужчины и женщины, о долге перед родителями — это оттуда.

Игнорировать это — значит не понимать, откуда берутся наши культурные установки и почему они входят в противоречие с современной реальностью.

Так почему эта модель умерла

Патриархальная семья была эффективна до тех пор, пока сохранялись условия, её породившие: аграрная экономика, натуральное хозяйство, высокая смертность, отсутствие медицины и контрацепции. Как только эти условия изменились — модель перестала работать.

Индустриализация дала малой семье возможность экономической независимости. Работа на заводе за зарплату означала, что не нужно жить в общине, чтобы выжить.

Урбанизация разрушила общинные структуры. В городе нет патриархальной надстройки, нет контроля старших поколений, нет земли и натурального хозяйства.

Развитие медицины снизило смертность. Больше не нужно рожать девятерых, чтобы трое выжили. Достаточно двух-трёх.

Появление контрацепции дало контроль над рождаемостью. Секс перестал автоматически означать беременность.

Рост образования и рынка труда открыл женщинам и младшим поколениям альтернативы. Зачем терпеть зависимость, если можно уйти в город, получить профессию, содержать себя?

Недостатки патриархальной модели — отсутствие свободы, контроль, зависимость — начали перевешивать преимущества. Широкая семья начала распадаться. Этот процесс был необратим.

Выводы для демографической политики

Первое. Патриархальная модель неприменима в постиндустриальном обществе. Попытки её реанимировать — это не возвращение к традициям, а регресс в доиндустриальное состояние. Невозможно иметь современную экономику, высокий уровень образования, массовую урбанизацию и при этом патриархальную семью. Эти вещи несовместимы.

Второе. Высокая рождаемость в традиционных обществах была вынужденной, а не добровольной. Она не может служить образцом, потому что компенсировала высокую смертность. С падением смертности такая рождаемость становится избыточной и неэффективной.

Третье. Жёсткие гендерные роли и контроль были производными от экономической структуры, а не от «традиционных ценностей». Когда экономика изменилась, эти роли утратили функциональность. Попытки искусственно их поддерживать создают конфликт между культурными установками и экономической реальностью.

Четвёртое. Устойчивость патриархальной семьи держалась на отсутствии альтернатив. Как только альтернативы появились — модель рухнула. Это означает, что люди терпели не потому, что им нравилось, а потому, что иначе было не выжить.

Пятое. Крестьянская надстройка — это наш культурный фундамент. Её влияние ощущается до сих пор в виде стереотипов и ожиданий. Но опираться на неё в построении современной демографической политики — ошибка. Нужно понимать, откуда эти установки взялись, чтобы осознанно точечно от них отказываться там, где они не работают.

В следующей части цикла: От крестьянской реформы 1861 до революции 1917 — как индустриализация разрушила традиционную семью и почему этот процесс был неизбежен.

Сегодня начинаю новый цикл: Демография как национальная стратегия
I — Почему без понимания прошлого нет решений для будущего
#демография

Суммарный коэффициент рождаемости в России — 1,4. Для простого воспроизводства населения нужно 2,1. Каждое новое поколение на треть меньше предыдущего. Семь из десяти браков заканчиваются разводом. К 2030 году в трудоспособный возраст войдёт малочисленное поколение 1990-х, что создаст критическую нагрузку на пенсионную систему и экономику.

Это не прогноз — это реальность. Демографический кризис перестал быть абстрактной угрозой. Он здесь с нами. И решения, которые мы принимаем сегодня, определят, какой будет Россия через 20-30 лет.

Ловушка упрощённых решений

Текущая дискуссия о демографии застряла между двумя непродуктивными полюсами.
С одной стороны, алармизм. «Вымирание нации», «конец России», «демографическая катастрофа». Паника, которая не предлагает решений, а только усиливает ощущение безнадёжности.
С другой, призывы «вернуться к традиционным ценностям». Но какие именно традиции имеются в виду?

Россия конца XIX века? Там на одну женщину приходилось 7+ рождений, но из 100 родившихся мальчиков лишь 49 доживали до 20 лет. Высокая рождаемость компенсировала чудовищную смертность — это не модель для воспроизведения, а историческая катастрофа.
Или советская модель? Там демография держалась на запретах: аборты под запретом, развестись практически невозможно, без брака не дают жильё и работу. Как только в 1990-е контроль ослаб, рождаемость рухнула мгновенно.

Упрощённые решения не работают, потому что демография — не про идеологию и не про традиции. Демография — это производная от экономической структуры, социальных институтов, технологического развития и культурных установок.

Россия не уникальна — но наш путь особенный

Все развитые страны проходят через демографический переход: от модели «высокая рождаемость + высокая смертность» к модели «низкая рождаемость + низкая смертность».

Германия, Италия, Япония, Южная Корея, Китай, Индия — везде коэффициент рождаемости подошел или подойдет к 1,2-1,5. Везде браки позже, разводов больше, детей меньше. Это базовый результат индустриализации, урбанизации, роста образования и включения женщин в рынок труда.

Но российская траектория имеет критическую специфику: мы прошли через несколько форсированных трансформаций за короткий период, не успев закрепить устойчивую модель.

От крестьянской патриархальной семьи мы перешли к советской неопатриархальной за 20-30 лет (в Европе этот процесс занял столетие). Затем за одно десятилетие — от советской к постиндустриальной. Каждый переход сопровождался кризисом, разрывом преемственности, утратой работающих механизмов без создания новых.

Результат — три несовместимых культурных надстройки существуют одновременно:
1. Патриархальная (жёсткие гендерные роли, ранние браки, много детей, женщина-хозяйка);
2. Советская (госконтроль, моральный надзор, материнство как долг);
3. Постиндустриальная (личный выбор, карьера, отложенное родительство, разнообразие форм семьи).

Современный человек находится под давлением всех трёх установок одновременно. От старших поколений требуют одно, от государства — другое, от рынка труда — третье. Как следствие: внутренний конфликт, откладывание решений, отказ от деторождения.

Почему необходим исторический анализ

Невозможно разработать эффективную демографическую политику, не понимая механику процессов, которые привели нас в текущую точку.
Каждая историческая модель семьи была ответом на конкретные экономические и социальные условия. Когда условия менялись — модель переставала работать. Попытки механически перенести решения из прошлого в настоящее обречены на провал.

Системный подход требует анализа ключевых периодов:
До крестьянской реформы (до 1861) — патриархальная широкая семья как производственная единица в аграрной экономике. Высокая рождаемость как компенсация высокой смертности.

От реформ до революции (1861-1917) — индустриализация разрушает экономический базис традиционной семьи. Малая семья получает возможность независимости. Женщины и младшие поколения начинают требовать прав.

Ранний СССР (1917-1941) — попытка радикальной перестройки семьи, затем откат к неопатриархату. Формирование модели «семья для государства» с тотальным контролем через запреты и общественный надзор.

Война и послевоенный период (1941-1960) — демографическая яма, максимальная стимуляция рождаемости. Массовое включение женщин в производство при сохранении традиционных требований к материнству.

Поздний СССР (1960-1991) — рост образования и экономической активности женщин. Увеличение стоимости воспитания ребёнка. Возникновение запроса на суверенность семьи при сохранении государственного контроля. Начало структурного кризиса советской модели.

Девяностые — свобода плюс экономический коллапс. Рождаемость рухнула не из-за либерализации, а из-за отсутствия экономической базы для семьи.

Нулевые и экономический рост — временная стабилизация за счёт роста ВВП и общего улучшения уровня жизни. Но структурные противоречия не решены.

Замедление роста и текущий период — возвращение демографического кризиса. Вступление в репродуктивный возраст малочисленного поколения 1990-х. Исчерпание экстенсивных механизмов стимулирования.

Что показывает анализ периодов

Три ключевых вывода:
Первое. Высокая рождаемость в традиционных обществах была вынужденной, а не добровольной. Она компенсировала высокую смертность и отсутствие других механизмов воспроизводства рабочей силы. С падением смертности и ростом стоимости воспитания ребёнка эта модель перестаёт работать.

Второе. Принуждение даёт краткосрочный эффект, но не создаёт устойчивой модели. Советская демографическая политика работала, пока действовали запреты. Как только контроль ослаб — рождаемость обрушилась. Это означает, что люди рожали не потому, что хотели, а потому, что не имели выбора.

Третье. Постиндустриальная экономика требует качественно иного подхода. Массовая многодетность несовместима с высокими вложениями в образование, здоровье и развитие каждого ребёнка. Страны с самым высоким уровнем жизни имеют низкую рождаемость, но при этом демографически устойчивы за счёт качества человеческого капитала.

Задача на будущее

Стабильная демография в XXI веке — это не возвращение к прошлому и не механическое копирование западных моделей. Это создание новой, адаптированной к российским условиям системы, которая учитывает:
• Постиндустриальный характер экономики и высокую стоимость воспитания
• Массовую образованность и экономическую активность женщин
• Урбанизацию и распад традиционных общинных структур
• Разнообразие жизненных стратегий и форм семьи
• Необходимость баланса между индивидуальным выбором и общественным интересом.

Следующие тексты цикла будут посвящены детальному анализу каждого периода с фокусом на практические выводы: какие механизмы работали, какие провалились, и что из исторического опыта применимо к современным вызовам.

Демография — это не вопрос идеологии. Это вопрос национальной стратегии, которая требует трезвого анализа, долгосрочного планирования и политической воли для реализации непопулярных, но необходимых решений.

Вице-спикер Государственной Думы Борис Чернышов направил обращение вице-премьеру Дмитрию Чернышенко с инициативой введения ежегодной выплаты для педагогов. Предлагаемая сумма составляет от 15 до 25 тысяч рублей, которые могут быть направлены на приобретение деловой одежды, обуви и аксессуаров – РИА Новости.

Вот опять «широкий жест» из тучных лет.

А реальность, что бюджет дефицитный и массовые льготы «для всех» нужно сворачивать (буквально резать, что уже введено и перегружает социалку) и заменять на адресные регионально нацеленные варианты.

У нас больше 1 млн учителей при средней зарплате — 71 тысяча рублей. Но разброс по регионам — колоссальный. В Москве 115 тысяч средняя, в Иваново — 40 тысяч. На Сахалине — 50 тысяч.

И по рынку труда в центре переизбыток, а периферия — нехватка.

Т.е. социалку (когда считаем деньги) надо добавлять там, где хуже всего. Там, где она даст показатели, а не будет «доп стимулом». К чему доп стимул московским учителям?

Они прекрасные люди, граждане РФ, желаю им всего хорошего, но не за счет других граждан РФ и не менее прекрасных учителей из других регионов.

Понимаете? Если можно дать больше и точнее в Иваново и на Дальний Восток — это приоритет.

Поэтому, решением должны быть адресные региональные сертификаты в конкретных субъектах с зарплатами учителей ниже региональной медианы и/или с высокой ценой «социальной корзины».

Нужен приоритет на молодых педагогов и педагогов по дефицитным предметам.

Допкритерии: дети и сельская местность.

Плюс компенсация по реально связанным с профессией расходами: прохождение допкурсов, компьютеры/оборудование для уроков, транспорт до сельских школ.

Это сработает по «болевым точкам» и не перегрузит бюджет.

Надо учиться экономить, а не делать широкие жесты.

Минфин России хочет ввести налог на зарубежные товары на российских маркетплейсах, пишет RTVI.

Ведомство предложило ввести поэтапный НДС на зарубежные товары, продаваемые через маркетплейсы в России. Проект документа размещен на федеральном портале нормативных правовых актов для общественного обсуждения.

А о демографии подумали? Ведь для бюджета молодых (любых) семей это означает удорожание родительства.

Сегодня около 70% детских товаров покупаются онлайн, и почти половина всех таких покупок приходится на маркетплейсы: Wildberries, Ozon, AliExpress. Именно здесь родители берут подгузники, одежду, игрушки, коляски и автокресла.

А у нас с 2027 года к этим товарам добавится 5% налога, в 2028 — 10%, в 2029 — 15%, а к 2030 — 20%. Формально, да, его будут платить продавцы и площадки, но фактически ведь семьи. В пересчёте на всю детскую корзину — плюс 5-7% к месячным расходам минимум.

Государство решает задачу пополнения бюджета, всё понятно. Но делает это за счёт семей, для которых каждая тысяча на счету.

Логичным шагом могла бы стать система субсидирования отечественных товаров первой необходимости для «семейной корзины»: подгузников, питания, детской одежды, школьных принадлежностей. Всё, что сейчас «китайское» с маркетплейсов должно остаться доступным для семей. Причем с сохранением ассортимента.

Иначе родительство действительно станет дороже по умолчанию, без компенсирующих мер со стороны власти.

А это означает еще большие проблемы с рождаемостью. Совсем критические показатели по демографии.

Про Газу

У нас новый мирный план от Вашингтона. Ключевые моменты: прекращение огня, обмен заложников, вывод израильских войск и временное управление сектором под международным надзором. Центральная роль отводится Трампу: именно он собирает коалицию и задает правила. Для легитимности в конструкцию встроен британский элемент — Тони Блэр рассматривается как возможный координатор переходного правительства. Но это скорее фасад, чем полноценный возврат Лондона в статус архитектора новой конструкции. Реальные рычаги по ресурсам и политический контроль остаются в руках Вашингтона.

Европа в целом оказывается в положении «платёжника». Брюсселю предлагается финансировать восстановление и гуманитарные пакеты, не получая пропорционального влияния на политическую архитектуру будущего Газы. Для Британии ситуация двуслойная: персональное участие Блэра укрепляет образ «особого партнёра», но не возвращает стране позиции, которыми она обладала в ближневосточной политике ранее. И большой вопрос, насколько Блэр близок к нынешней администрации Даунинг стрит.

Россия получает пространство для манёвра. Во-первых, на уровне Совбеза ООН можно добиваться расширения международного надзора за счёт включения арабских и не западных стран. Это переводит инициативу из англо-американской в по-настоящему многостороннюю плоскость, усиливая дипломатический капитал Москвы в регионе. Во-вторых, речь идёт о перспективах восстановления — реконструкции энергетики, водной инфраструктуры, портов. Если средства распределяются через многосторонний траст, у российских компаний появляется шанс войти в эти проекты.

И, наконец, в политическом плане Россия выигрывает при любом исходе. Если план будет реализован в формате широкой коалиции (с участием арабских стран, не западных держав и многостороннего траста для распределения средств восстановления), то Москва сможет заявить, что именно она добилась «инклюзивности» и превратила англо-американский проект в по-настоящему международный. Если же США ограничатся только собственным контролем при фасадной роли Британии, Россия получит аргумент: отсутствие реальной инклюзивности делает план нежизнеспособным. В обоих случаях баланс складывается не в пользу Европы и Лондона, которые остаются за бортом Ближневосточных процессов. Что на руку Кремлю в «главном противостоянии».

Поживем-увидим, но это самая жизнеспособная конструкция из предложенных за много лет. Трамп явно добавил себе международного политического веса. А для Москвы — это «окно возможностей», которое нужно реализовывать.